Майк прячет от нее взгляд, словно в чем-то провинился, словно совершил что-то, за что стоит стыдиться. Он костерит сам себя за то, в чем не было ни капли его вины. Он только что прошел через дознавательный ад, он был вынужден вопреки своей воле выдать Гейб все, о чем думал, а Эва знала, как он не любит раскрывать душу перед чужаками и ревностно оберегает личное. Ведь даже ей он открылся не сразу. А сегодня к нему залезли в голову, дважды вывернули его душу наизнанку, лишили контроля над собой и заставили рассказать всё. Его снова использовали.
Но вместо того, чтобы думать о своей незавидной доле и жалеть себя, он беспокоится только о том, что будет с ней. С той, кто все еще находится на воле, кто может видеть солнечный свет, кто не заперт в крохотной клетке, кому не устраивают пыточные сеансы копания в мозгах и кого не бьют тюремщики. И в эту секунду одна ее часть хотела хорошенько встряхнуть его за слова о том, что ей нужно держаться от него подальше и оставить его, потому что так ей якобы будет лучше, но другая ее часть понимала, что на месте Майка, чтобы уберечь его, Эва сказала бы то же самое.
Мир изменился. Не тогда, когда началась война - то были лишь окружающие Эвелин обстоятельства, к которым ей не сразу, но пришлось приспособиться. Мир изменился в ту секунду, когда она убегала от Майка, держа путь через залитые дождем улицы заброшенного Вудстока, и вдруг поняла, что не сможет. Даже если он попросит, а она попытается выполнить его просьбу. Она не сможет вернуться к ренегатам и забыть Майка, потому что невозможно отбросить часть себя - лучшую часть - и жить дальше, будто все так и должно быть. Мир изменился, когда судьба другого человека стала для нее важнее ее собственной.
И теперь, глядя на него, Эва наконец видела все в отчетливых, истинных цветах. Ренегаты, вигиланты и их борьба - все это отошло на второй план, и нынешнее биполярное разделение потеряло в ее глазах смысл, в который она и раньше не особо верила. Сейчас, по крайней мере пока Майк держат в заточении, для Эвелин не существовало никаких ренегатов и вигилантов - только они с Майком против всего остального мира.
- Мы ведь уже это проходили, - она мягко коснулась рукой его подбородка и улыбнулась, - Никуда я не уйду. Буду сидеть здесь и надоедать тебе целыми днями, - как же безумно хотелось его обнять, чтобы он наконец принял тот факт, что она всегда будет рядом, даже если ради этого придется лишиться прежних друзей и отказаться от положения в уже привычном для нее обществе. Но она не могла - охранник продолжал с раздражающим любопытством наблюдать за ними, и провоцировать его не стоило - Эвелин не хотела, чтобы ее лишили возможности посещать Майка.
К тому моменту, убедившись, что его жизни хотя бы пока ничего не угрожает, Эва уже немного успокоилась, и до нее дошло, как она, наверное, напугала его, ворвавшись сюда в слезах и не дав никаких ответов на его вопросы.
- Со мной все будет хорошо, - Эва мысленно пообещала себе больше не давать волю слезам. Неважно, как будет тяжело - она должна поддерживать в нем надежду, давать ему повод для улыбки и не позволять опускать руки. - Все прошло лучше, чем я ожидала, - и это было странно, хотя об этом Эвелин решила ему не говорить. Конечно, ренегаты - не вигиланты, и не в их привычке за проступки сажать людей на кол, но, признаваясь им в связи с Майком, она была готова понести справедливое наказание и никак не ожидала, что ей сохранят допуск к главному штабу и дадут полную свободу действий, будто она не совершила ничего противозаконного. Впрочем, вполне возможно, что они быстро сделали соответствующие выводы после допроса - она ведь и в самом деле не помышляла о предательстве, переходе на вражескую сторону или передаче информации и не подставила под удар ни ренегатов, ни их штаб. И в последнем была скорее заслуга порядочности Майка, чем ее верности ренегатам, ведь, если бы он захотел, то без труда смог бы выбить из нее информацию, которая была так необходима вигилантам и которую они пытались выведать месяцами. Или он мог поступить еще проще - отдать ее своим людям, как и планировал в самом начале. Но он этого не сделал.
- Они разрешили мне приходить к тебе, - продолжила Эва и, придвинувшись ближе, накрыла его руку своей. Его пребывание в плену могло длиться месяцами, и бесполезно гадать, сколько им еще придется смотреть друг на друга сквозь прутья тюремной решетки, но одно Эвелин знала точно - сколько бы Майку не пришлось сидеть в камере, он не будет томиться в этом богом забытом штабе в одиночестве. - Так что я могу проводить здесь хоть весь день, что и планирую делать. Как ты на это смотришь? - улыбнувшись, она хотела что-то добавить, но поймала за его спиной взгляд надзирателя - тот, кажется, заметил, что медицинский осмотр несколько затянулся. Убрав пакет со льдом в сторону, Эва помогла Майку одеться - местные ренегаты были настолько «любезны», что не дали ему ровным счетом ничего, что могло сделать его заключение чуть более удобным, в том числе и чистую одежду. Но об этом Эва позаботится, нужно будет лишь получить разрешение приносить сюда с собой кое-какие вещи - этим она планировала заняться завтра же утром. Часов в тюремном помещении, конечно, не было, но по предположениям Эвелин, время клонилось к одиннадцати. Скоро ее попросят освободить камеру, а до этого времени нужно закончить с лечением, чтобы Майку стало хоть немного легче, и он смог поспать. - Сейчас будет немного больно, - виновато взглянув на него, она все же наложила несколько швов на его лице - не образец художественного искусства, но Эва сделала все максимально аккуратно, чтобы швы не причиняли ему боль, а порезы зажили без следа. Закончив, она оценивающе посмотрела на заштопанные раны, но в конечном счете задержалась взглядом на его лице совершенно по иной причине. И снова ей пришлось приложить усилия, чтобы не потянуться к нему, не дотронуться до его лица, не коснуться его губ и не прижать к себе. Ей хотелось, чтобы он почувствовал знакомое ему тепло и объятия, но вместо этого она будет вынуждена оставить его в холоде и полумраке этой камеры одного, пусть и всего на несколько часов.
- Мисс, вы закончили? - поторопил ее охранник, и Эвелин, вздохнув, кивнула ему. Но прежде, чем ей придется уйти, она должна была кое в чем убедить Майка. В том, что она считала самым важным.
- Не говори, что подвел меня, - мягко взяв его лицо в свои руки, Эва посмотрела на него так серьезно и строго, как только могла, - Даже думать об этом не смей, ясно? - она притянула его к себе и осторожно обняла, чтобы не задеть поврежденные ребра. Эва ожидала очередного приступа кашля из угла, где стоял тюремщик, но ничего похожего не услышала - то ли тот сжалился над ними, то ли просто решил не утруждать себя работой, зная, что через несколько минут его смена подойдет к концу. - Никто не в силах сопротивляться гипнозу, Майки. И в тот момент я была уже на пути сюда, они бы всё равно всё узнали. Какими бы ни были для меня последствия, я бы не оставила тебя здесь одного.
Воспользовавшись милостью их наблюдателя, она приблизилась к Майку так, что между их лицами остались считанные сантиметры, и тихо произнесла:
- Я вернусь, как только меня к тебе пустят. И буду приходить каждый день. Мы пройдем через всё это вместе, - из коридора послышались голоса - ренегаты расходились по своим комнатам. Кажется, на сегодня их с Майком время подошло к концу.