Кровь туго пробивается по суженным от стресса сосудам, и каждая пульсация отдаётся болью, туманом в глазах.
Молчите, монстры, молчите, вы и беда, и проявление слабостей. В этом строении и без того вдоволь ужасов.
Глаза Реджинальда медленно изучали монитор. Он не моргал, смотрел прямо, будто змея, пытался игнорировать ужасающие и отвратительные картинки, которые предстают перед ним: вот кривые, медлительные, но они всё же большинством загоняют девушку-стажёра из уровня В в угол и жрут её заживо, будто гурманы, вытягивают нити нервов и сосудов, заглатывают, словно спагетти. И пока одна группа довольствуется лишь жалким подобием нервной ткани, другая группа обращается с трупом по-другому - они тупо бьют голову жертвы обо что только можно, пока, наконец, кости черепа не проломятся, и доступ к мозгу не будет открыт.
Кровь в алом свете выглядит то чёрной, то прозрачной. А зомби жрут мозги так, будто это их последняя трапеза. В них всё самое противное, самое тошнотворное. И Реджинальд был даже рад двум вещам: что перед началом катастрофы так и не успел позавтракать, оттого желудок его пуст, и выблевать элементарно нечего; и что у видеонаблюдения была возможность отключения звука - так ограничивалась даже малейшая возможность того, что желудок решит вывернуться наизнанку.
Пока Реджи искал хоть кого-нибудь выжившего, ему, как и полагается в ответственные моменты, лезла в голову всякая дребедень. Вот зачем, скажите на милость, он думал о своей должности? Мужчине помнилось, что над ним усмехались те, кто пониже должностью - главный по мусорщикам, знает последнюю прокладку из мешка. Те же, кто были должностью постарше, как раз-таки опасались учтиво улыбающегося Реджинальда - ведь он как раз-таки знал, из чьего мусора была та самая прокладка, которая может рассказать, как часто мистер Смит изменяет миссис Смит с недавно почившей девушкой-стажёркой? Доступ. Опыт. Неприметность.
Реджи привыл улыбаться вежливо, а в голове держать доказательства промашек, издержек, вредных привычек, пороков и грехов. Кто сколько пьёт, что решает покушать по ночам, а кто-то просто комкает и выкидывает свою корреспонденцию, даже не думая о том, что порой одна маленькая записка может пролить свет на целый клубок взаимоотношений.
- Попалась.
читать продолжение: «Z»

С вами говорят выжившие уровня В и С! Несмотря на то, что мы загнаны в крошечные помещения с мигающим светом и вынуждены вести борьбу за выживание в условиях отсутствия бургеров, пива и туалета, мы сохраняем присутствие боевого духа и здоровой доли иронии, чего желаем и тебе тоже! Поскольку нам предстоит спасти мир в отдельной взятом бункере (а после в отдельно взятом штате, в отдельной взятой стране, на отдельно взятом континенте отдельно взятой планеты, и наконец, путем длинной цепочке территориальных захватов, в отдельно взятой галактике), мы берем на себя также обязательство оставить послание в будущее для наших потомков зомби-мутантов, которое они получат в том случае, если мы здесь не справимся!
Вот наше послание:
1. Деньги во втором ящике стола, под папкой с распечатками рецептов пирога из курочки.
2. Если вы встретите длинноволосое блондинистое существо с большими глазами - это не зомби, это Рита Мэй (возможно, она вампир или воображаемый друг, но не зомби, не зомби). Есть информация, что она не стареет, не унывает, не понимает людей и не существует, но это не точно.
3. Существо, кстати, обладает поразительной способностью сочинять и писать, а еще оно умеет убеждать людей в том, что женские персонажи - это не страшно, не ужасно, а очень круто.
4. Несмотря ни на что - опасайтесь Риту Мэй. Она вызывает привыкание, но минздрав еще не понял, как об этом предупредить.
5. При встрече с существом рекомендуется поймать его и любить, а еще лучше - вывезти из Сибири поближе к людям.
Надеюсь, вы примете все во внимание, сделаете выводы и заберете деньги из второго ящика (не самое надежное место).
П.С. А ты не верила, что сможешь в мужика! <3   
(с) Рауль
Традиционное заявление: много не умею писать поздравлений, не выходит у меня.
Дорогая волшебная леди с большими глазами, в официальном костюме, который ей не подходит, растерявшая туфли во время больших забегов по не менее большому яблоку, мне хочется сыграть с тобой больше историй, больше интересной шизофрении и того невероятно наивного настроения, сопровождающегося единорогами, конфетами и сладкой ватой в воздухе (не все же мне параноидальные кошмары разыгрывать при случае, мр?). Твой персонаж на зависть цельный, самодостаточный, чудаковатый, светлый, разве что не пушистый и лавандой не пахнет (или пахнет, я не знаю). Я таких не встречал, это очень необычно и крайне увлекает! Всякий раз радуюсь, когда, наконец, ты доползаешь до своих немногочисленных долгов для меня, это значит, что снова можно нырнуть в воображаемые огромные глаза и сплести еще несколько оборотов нитки наклевывающейся сказки.
Так вот! Ты прекрасно пишешь, твой стиль превосходен, неподражаем и просто очарователен. Пусть мы играем еще очень-очень немного, но все, что у нас есть сейчас невероятно сочное, интересное и интригующее. Кстати, зря ты переживала за написание серьезного возрастного дядьки, вот теперь этот "возрастной дядька" стал лучшим постом недели. У тебя отлично получилось воплотить образ "большого брата" (или "ока Саурона", кому что угодно), на редкость холодный и практичный мужик, аж до дрожи по позвоночнику проняло. Я был в бешеном восторге, жду дальнейшего развития событий.
Дорогая моя Рита, поздравляю тебя с лучшим постом недели, крепко-крепко обнимаю, тискаю и целую! Твори еще! Разгребай вдохновение большой лопатой))   
(с) Джастин

Исадора

Лиам

Ева

Рэй

Медея

Джастин

А ты смелая девочка. Не женщина, не существо, подобное мужчине — острый осколок собственного зазеркалья, взираешь на своё искажённое временем отражение и ищешь точки опоры. Что в тебе осталось живого? Что изменилось с тех пор, как он видел тебя последний раз? Исчадье улиц, исхудавшая, озлобленна, с размноженными по всему телу шрамами и рубцами, ставшими второй кожей. Стала ли ты сильнее, как он заклинал, когда вжимал твоё истерзанное чувствами тело в стену, предварительно оставив алый след от пощёчины на левой скуле? На ваших пальцах всё также впечатаны кольца кардиналов, теперь вы стали элитой и не имеете права их снимать даже во сне. Спите ли вы также спокойно, как могли себе позволить в стенах университета?
Падшие твари, вы не захотели жить по правилам своей общины. Вам были открыты все дороги, двери, которые всегда оставались закрытыми для большинства ваших ровесников. Ад для чужих, для вас он должен был стать и оставаться раем. Но вам было мало. Сорвали запретный плод с уст друг друга, вкусив алчный яд похоти, от которого уже более не смогли отказаться. Пошли против своих создателей, посягнули на гласный постулат — и поплатились за это, вознесли друг друга на алтарь и всадили лезвие ножа меж рёбер. Нету вам прощения. И вы прекрасно это знаете, не так ли?
«take the gun and count to three» Эзра

Подожди, ты считаешь, что я в этом как-то замешан? - растерянно переспросил Киран, на мгновение совершенно забывая о коробке, старательным упаковыванием которой был только что занят, и пытаясь понять, что именно имелось в виду. Пожалуй, он воспринял прозвучавшие «обвинения» в свой адрес куда серьезнее, чем следовало. Сама мысль о том, что Оуэн решил, что он что-то скрывает от него, несколько задевала Кирана – быть может, как раз потому, что подозрения эти трудно было назвать абсолютно беспочвенными. Он никогда в жизни не был настолько открыт ни с одним человеком, и все же не мог позволить себе быть до конца честным с ним, и это было единственным, что тяготило его на протяжении проведенных вместе недель. Нет, Киран и не думал жаловаться – он был искренне рад выпавшей ему возможности, и счастлив, что имеет полное право считать человека, ставшего столь важным для него, своим близким другом. Он не мог и надеяться на большее. Но не переживать о том, что вынужден утаивать от него что-то, оказывалось выше его сил.
Возвращаясь к этим мыслям, Киран то и дело одергивал себя, напоминая о том, что в сущности ничего не изменилось. Он испытывал к Оуэну те же чувства в течение достаточно долгого срока, и это ничуть не препятствовало их дружбе, а значит, не должно мешать ей и впредь.
«Do you believe in soulmates?» Киран

Мемориал жертвам 11 сентября выглядит, как обычный сквер, каких много во всех городах мира. Но здесь всегда стоит звенящая тишина, по крайней мере так всегда говорили Брайану те, кто там бывал. Осборн так и не смог себя заставить за все пятнадцать лет после трагедии посетить это место, ни когда здесь была непонятная смотровая площадка на останки башен, ни когда открылся уже давно всем привычный сквер. Сколько раз его бригада, останавливалась здесь, чтобы почтить память умерших собратьев, сколько раз организовывались мероприятия с той же целью у этого место не сосчитать. Но каждый раз Брайан умудрялся придумать причину почему он этого делать не будет. Никто сильно и не настаивал. Кто-то считал его лицемером, кто-то зазнавшимся, но никто никогда не тащил его в это место силой.
Ему понадобилось пятнадцать лет на то, чтобы снова научиться жить. Пятнадцать лет полных боли, грусти и разочарований для того, чтобы научиться снова видеть мир в цвете и быть счастливым. Пятнадцать лет ему понадобилось на то, чтобы встретить ту, кто смогла все изменить. Но даже будучи счастливым, Брайан стоял в стороне, около одного из деревьев и курил одну сигарету за другой. Полицейские, следящие за порядком, косились на него, но не делали замечаний, должно быть они видели боль в глазах мужчины и входили в положение. 
«The Day I Died» Брайан

Ты винишь себя за то, что должно оставаться в прошлом. Я не прошу тебя забыть об этом. Лишь хочу, чтобы ты попыталась выйти отсюда. Они не будут винить тебя. Никто из них, Мэдисон»
Она не откликается на свое имя - и ничего, совсем ничего не отвечает. Она - любопытный черный призрак: ее волосы, неухоженной черно-серой паклей покрывающие сутулые, слабые плечи, мечутся грязной гривой, пока она бесшумно скользит в прохладном отчуждении больничных коридоров. Ее пятки выбивают по гладкому кафельному полу задорную дробь; мышцы, отвыкшие от быстрой ходьбы, дрожат, как студенистая белая каша; обнаженные стопы чувствуют малейшие неровности и шероховатости, мельчайшие трещины в плитке. Первым делом она находит кабинет мистера Ллойда. Пахучий и старый, он напоминает закрытый пыльный сервант, в который ненароком сунула нос маленькая, неосторожная девчонка. Рассвет нового мира она встречает безмолвно, не обращая внимания на незримое присутствие наивного юного бога; сидя в большом кожаном кресле, некогда служившим оплотом и воплощением власти мистера Ллойда в этой обители безумия, она листает и исправляет свое досье: закрашивает черной пастой цветной снимок своего юного лица, перечеркивает диагнозы, прегрешения и проступки, а в самом конце - свое имя, два простых печатных слова, начинающихся с одной буквы.
«invisible sun» Мэдисон

Он лежит передо мной, еще оглушенный ударом бутылки по голове. И, несмотря на неподвижное тело, я могу видеть, что он еще дышит по тому, как вздымается его грудь. Он отвратителен – осознание этого соскальзывает по кончику острого ножа,который блестит в моей руке. Коротко свистнула сталь, и все случилось словно по инструкции – шея была поражена в " передне — боковую поверхность, границу лопаточно-ключичного и лопаточно – трахеального треугольников, с рассечением грудино – ключично – сосцевидной мышцы". Я же говорила, что читала.
Джек захрипел, напрасно пытаясь вздохнуть, пуская кровавые пузыри.  Мир для него встал на бок, окрасился багровым, стал непереносимо тихим, холодным, мокрым, а для меня - ИДЕАЛЬНЫМ. Я чувствовала вместе с ним, как эта кровавая гарь забивается ему в ноздри, как будто невероятно тонкими щупальцами пытаясь попасть к нему в голову, пробираясь, крадясь, проникая глубоко-глубоко, разбивая разделяющее, уничтожая препятствующее, заменяя собой, замещая, вытесняя, наполняя, убивая. Он протянул руки в попытке выровнять свой кривой мир и, предприняв последнюю попытку вздохнуть, откинулся.
И у меня совсем не было причин жалеть его.
«In our family portrait we look pretty happy» Самира/Ева

Как же было бы здорово научиться управлять временем: замораживать его тогда, когда нам хорошо, и подгонять в моменты, когда нам невыносимо тяжело. Сегодня был слишком трудный день, однако, это не помешало Рене почувствовать в себе необычайный прилив сил. Все дело в Эдварде, чьи маленькие ручки крепко сжимали ее сегодня, и ведь он даже не хотел засыпать, уверенный в том, что если закроет глаза, то больше не увидит маму. Все дело в Авроре, которая смогла найти нужные слова в нужный момент, чтобы не утешить Рене, а заставить поверить в то, что самое страшное - осталось там, позади. Все дело в Леннарте, руками которого доверилась Рене, и кто, как никто другой, не подвел ее в этом мире. Пожалуй, сделал уже и так слишком много, а ведь это - только начало их долгой дороги. Рене долго расхаживала по дому. Сначала для того, чтобы привыкнуть к обстановке, а потом, потому что женщина не могла найти себе места, пока домой не вернется Леннарт. Аврора сразу предупредила, что ее сын всегда подолгу задерживается, и что сегодняшний день вряд ли станет исключением, поэтому даже настояла на том, чтобы Рене отправилась немного отдохнуть, но разве эта упрямая женщина кого-то послушает? Ей было неудобно. Сколько эта семья сделала добра для нее? Приютила у себя, дала крышу над головой ее сыну, разве за это можно распалтиться? Безусловно, нет.
«.стоит отвлечься на миг» Рене

между нами тает лед

Лучшая игра недели

В какой-то момент мне стало немного жалко Алекса. В его профессионализме я не сомневалась. Он был отличным слушателем, внимательным к деталям, разговаривая с ним, я чувствовала себя в безопасности. Любое мое слово, даже самое необдуманное сказанное под влиянием эмоций не покидало его кабинета. Наверное, именно поэтому я ему когда-то и рассказала о романе с Мориарти.
- Совет от бывалого человека? – Мои губы тронула улыбка. Я на мгновение забыла, где нахожусь и причину своего визита. Выпитый еще перед приездом сюда алкоголь и так уже развязал мне язык, оставалось найти друга. Я оглянулась на Финча. Он все еще ждал меня там, в дверях, преданно и верно, как дружелюбный пес. Если бы у него был хвост, он бы непременно им сейчас завилял, ведь я обратила наконец-то на него внимание, разве что не похвалила и не угостила вкусняшкой. Он был таким милым, что я одарила и его улыбкой тоже.  Жестом он показал на свои наручные часы, подсказывая мне, что наш сеанс уже, по сути, должен был начаться. Я же в ответ тряхнула головой и, переведя взгляд на секретаря своего психотерапевта, увереннее, чем никогда раньше, сказала:
- Отмените мою запись к доктору Финчу, я перезвоню позже и запишусь на сеанс повторно. Спасибо. – Затем я взглянула на своего нового знакомого. – Ева,- моя протянутая в его направлении рука повисла в воздухе для рукопожатия. Мужчина медленно и немного нерешительно слегка пожал мои пальцы, он даже толком не коснулся моей руки, словно побоялся навредить. Это было как минимум странно, ведь даже при первом взгляде на него, я могла с точностью сказать, что он не из тех людей, кто беспокоится о других, о возможности навредить чужаку или поставить незнакомого ему человека в неудобное для него положение. 
Ева

Понедельник помимо того, что это начало рабочий недели. Посещение Финча. День, когда бошка трещит от ужасного похмелья, виной которому служит предыдущий день. В моей жизни имеет еще одно особо значение. Так или иначе знаковые события происходят именно в понедельник. В детстве получив в воскресенье деньги за уборку квартиры Джорджа, именно в понедельник я помчался в зал, оплатил абонемент на месяц и в первые в жизни почувствовал ту приятную боль в мышцах, которая приходит к тебе после изнурительных упражнений. Именно в понедельник я записался в морскую пехоту США. В первый день недели я получил ранение от того пацана и отправился в госпиталь. А спустя неделю, когда моей жизни уже ничего не угрожало я познакомился с Мартой. В понедельник я получил от нее письмо, где узнал, что она беременна. И угадайте в какой день недели я узнал, что эта тварь решила подать на развод и забрать МОЕГО ребенка? И именно в этот день дядя предложил мне непыльную работу, на которой достаточно легко заработать большие деньги. А спустя пару месяцев в понедельник я стоял в зале суда в ожидание его приговора. Мои понедельники — это как пятница тринадцатое здорового человека. Никогда не знаешь, что преподнесет очередное начало недели. Будет это светлый день или темный. Словно зебра, только к сожалению, никто не гарантирует, что за черной полосой будет белая, потому что мои понедельники подобны Тенегриву из знаменитой компьютерной игрушки с драконами, котами, и прочим украденным у профессора Толкиена лором. Я всегда с настороженностью отношусь к этому дню. И моя осторожность удваивается, когда я начинаю общаться с незнакомыми людьми. За последние годы жизнь приучила оглядываться назад, каждое мгновение моей жизни мне комфортнее если за спиной никого нет.
Лиам

Who can tell when summer turns to autumn

На этом празднике студенческой жизни Зеро чувствовал себя, как пресловутая рыба в пресловутой воде, как чувствовал на любом другом мероприятии или и того проще, его отсутствии. Всё, что от него требовалось, а точнее, что он сам определил себе в требования, решалось на раз-два шутками, умелым зачином и вовремя вставленными пятью центами. Не ладить с людьми, но находить к ним подходы даже сквозь полосу ментальных препятствий, Блэк считал самым денежным своим умением, и ничуть не ошибался. Разговорить, растормошить, направить, а, где нужно, и промолчать. Эта игра была едва ли не самой интересной из придуманных человечеством, пожалуй, интереснее бывали только те, в которых присутствовал секс. Пожалуй, и в них Зеро мог бы сыграть прямо сейчас, если бы не складывались разом несколько «но», среди которых фигурировало и данное обещание не развращать студентов, и наличие под боком мальца, которого он привёз сюда, чтобы провести время вместе, и того факта, что он приехал поработать, а не в отпуск. Интерес брюнетки, представившейся Келли, и толи ещё не растерявшей подростковых воинствующих настроений, толи примеряющей на себя роль заядлой феминистки и борца за справедливость, которой, как водится, в мире не существовало, от него не укрылся, более того, сознательно был промотивирован пару раз с помощью двусмысленных фраз и одного полуобнимания, - достаточно невинно, чтобы не нести никаких обещаний или предложений. Это было его развлечение, пусть не самое честное, но Блэк никогда и не метил в героев без страха и упрёка, оставаясь приземлённым реалистом, вопреки создаваемому впечатлению, глядящим на мир далеко не сквозь розовые очки.
Вспышка Лео не стала для него откровением. Он уже замечал, как мальчишка реагирует на фразы, касающиеся жизни и смерти, и давно сделал для себя вывод, правдивость которого ещё ни разу не пытался подтвердить, - малец явно был свидетелем какой-то смерти.
Зеро

Для маленьких мальчиков по всем телевизорам восточного побережья уже крутили «Улицу Сезам», пока они укладывались в свои тёпленькие постельки и готовились отойти ко сну. А Лео, что и говорить, раз уж так вышло, должна была пополнять их стройные ряды, о чём красноречиво говорил взгляд, брошенный Келли через плечо, когда пришёл её черёд нырять в кусты к дорожке, ведущей прямо на парковку. Может быть, Лео отчаянно всё приукрашивала, самостоятельно расставляя акценты там, где их не было и в помине, но факт оставался фактом, а она оставалась четырнадцатилетним мальчишкой, которого не брали с собой на взрослую вечеринку. Костёр и так уже догорал, сужая круг света, как раз на ту немногочисленную горстку народа, желающего подняться завтра утром со свежей головой. Но теплее ей от этого всё-таки не становилось. Лето уже догорало. Август – это вечер воскресенья, Брэдбери выразился максимально точно, кто же запретит в эти последние часы, как говорится, взять от жизни всё. А оставшиеся ненадолго в узком кругу костра… Уф. На первый-второй рассчитайсь. Только не говори, что ты не видишь, мышка моя. Эти короткие взгляды. Эти длинные взгляды. Эти смешки и заигрывания. Слюнявые поцелуи и шаловливые ручки. С ума сойти можно.
В общем, её хватило минуты на три, после чего компания окончательно распалась, как распадаются на угольки давно прогоревшие поленья в уже затухающем костре. Кто-то растворился в ночи по двое, кто-то гораздо больше походил на неё саму, отправившись блуждать по территории колледжа в одиночестве. Завидуешь? Ну, же… признайся. Давай, вперёд, положи руку на сердце, раз пухлая книжка библии осталась в номере мотеля, за которым вы стреляли по банкам. Сама у себя спрашивала, и сама же фыркала в ответ, делала круглые глаза и надувала щёки. Нет. Не-е-ет! Твёрдое и решительное. В отличие от собственного состояния, естественно. Это другие растворились в темноте, а Лео продолжала пребывать как бы в состоянии взвеси или суспензии.
Элеонор

Keep your hand on your gun

Кому в этот день больше не повезло, самой Кэти или ее подчиненным, сказать сложно, но вернулась хозяйка салуна в весьма дурном расположении духа, поминутно отряхивая пышную смятую юбку и ругаясь себе под нос, поминая всуе и Бога, и черта и прочую нечисть верхом на пресловутой кляче. Конечно, будучи дамой деловой и серьезной, она редко позволяла эмоциям взять над собой верх, даже в те суровые времена, когда только узнала, что в свои девятнадцать осталась вдовой. Когда посеревший от пыли солдат принес в их город список погибших и шериф на главной площади начал зачитывать имена под сопровождение развывшихся дам и шуршание снимаемых шляп стариков, имя мистера Робертса не было произнесено первым и как признавалась себе позже Кэти, она даже не сразу его расслышала, попросту не ожидав, что судьба так легко отберет у нее пусть и не любимого, но надежного супруга, ставшего для нее той поддержкой, которой может выступать мужчина для женщины, в том числе и после собственной смерти, оставив вместе с наследством, разделенным между ней и ее братом, полученный опыт. Еще до своего ухода на войну, мистер Робертс передал в ее распоряжение все ведение дела, полагая, что упрямства и хватки супруги будет достаточно для того, чтобы не пустить его салун по ветру, особенно в то неспокойное время, когда их края обескровила разбушевавшаяся война двух непримиримых сторон. И все же он надеялся вернуться даже тогда, когда получил роковую пулю между лопаток от товарища оказавшегося не таким уж и верным. Что послужило причиной распри между боевыми друзьями, Кэти не знала, как и других подробностей, утешаясь лишь тем, что рассказал ей вечером шериф, отбирая из дрожащих рук женщины бутылку виски и по отечески советуя ей взять себя в руки, ведь кроме нее самой ей никто не поможет лучше.
Медея/Кэти Джейн

Вставшая перед Биллом похлебка была холодной и пахла так себе, откровенно говоря. Но, после диеты на одной говядине с бобами, даже бобы с говядиной показались бы достаточным разнообразием, а поэтому жаловаться мужчине было не на что. А оголодалый мужчина и вовсе не привередничал, находясь в мучительном предвкушении, чтобы не наброситься на пищу раньше, нежели ее водрузят на столешницу, и заодно не заглотить ее в один момент, все-таки соблюдя правила приличия и взяв в руки как минимум ложку. Да что там? Уилсон даже ладони о штаны вытер, прежде чем приступить к еде, правда, краги так и не снял - в какой-то момент, у настоящего ковбоя они становились чем-то сродни второй кожи. Тон девицы все еще повергал его в в перманентное крайнее удивление, держал интригу почище всяких шутов из балагана - мадам каждым своим жестом напрашивалась на хорошую взбучку, но это удовольствие Билли оставлял на долю хозяина заведения, которого он также рассчитывал позже увидеть - у него к нему было одно небольшое, но весьма важное дело. К тому же вот, шляпу сбросила. И если бы еще попыталась ее поднять или хотя бы извиниться - куда там! Скривила себе мину в печеное яблоко и процедила что-то не менее хамское, чем и до этого, в их первую встречу. Как эту сучку вообще держали на работе, трудно было предположить - разве что она феноменально раздвигала ноги (на лицо-то и фигуру она была вполне ничего себе), а, может, и играла на чем или пела. Хотя, сам Билли не любил строптивых женщин, он ценил в них покорность и скромность (если дело не касалось шлюх, конечно), а норов он оставлял необъезженным кобылицам да диким буйволам, победа над которыми если и не приносила особой славы, то обуздание их хотя бы вызывало чувство удовлетворения и собственной важности.
Мэд/Билл

призраки фей на трамвайных путях

- Смотри на меня! - звучит приказ. И голос как будто берет ее снизу за скулы. Держит крепко, впиваясь в кожу. Не даёт отвести взгляд. И она смотрит до тошноты, как в рыжих глазах рыжие сполохи пляшут ритуальные танцы. Безумные, противоестественные. Выламываются суставы и встают на место. Прыгают тени, изогнувшись крючком. Узловатые силуэты, как ожившие сгоревшие деревья.
Вокруг вакханалия ничуть не меньшая. Голоса уже не шепчутся, они оставили никчемную свою скромность. Они обретают силы, чувствуют могущество что питается её верой. Её уверенностью в их реальности. Благодатная почва, источник сил. Голоса теперь кричат во всю мощь, перекрывают друг друга. Уже хочется жмуриться от воя и чужих этих песен, но она не может отвести взгляд. Она в ловушке, и сама не знает, как сюда угодила.
Прикосновение лбом ко лбу как взрыв. Яркий, громкий, ослепляющий. Как последний вопль застреленного дикого зверя. До звонка в ушах.
Что-то выше них, что-то больше нее просит впустить.
И она отворяет все засовы.
Вот и долгожданная тьма.
Джэйн раскидывает руки крестом, как тогда, год назад. Только не падает - витает. Её держат ледяные оковы. Мёрзлые толщи.
Она никогда здесь не бывает - слишком холодно, слишком пусто. Она не любит сюда заглядывать, ещё не видит, но уже чувствует горький ментол, прозрачный иней в воздухе. Её светлые волосы распадаются до самого горизонта, рисуя низкие облака. Её бледная кожа - рыхлый снег, по которому бродят голодные стаи. Её чёртовы полярные лисицы. Запорошенные снегом угли когда-то горячего сердца. Гремят костями, цепями, льдами. А она взирает на этот мир солнцем, которое забыли включить. Богом, чье имя давно забыто, затеряно, обесценено. Ветром, вырывающим последние крупицы тепла.
Джэнни

У Дженет муж - настоящий чудак... Так про него говорят. Он редко пускает в дело кулак, у него нелюдской взгляд...
Злой ветер все холоднее и холоднее, бьет в спину, заставляет слишком сильно цепляться за обледенелые края проруби, вот-вот уронит. Но просто так тревожить воду падением нельзя, он знает это из тысячи сказок. Падение - смерть. Мгновенная, только-только волны встревоженные сомкнутся над головой и успокоятся. Он тогда не сможет моргнуть и застрянет в плену ее упоительного кошмара. За спиной лай заливистый ее преданных защитников, тварей, от которых она сама теперь не может спрятаться, смотря теми, другими, глазами, на небо голубого цвета в том мире, где находится ее физическая изувеченная духом оболочка. Они не спешат идти ей на помощь, оттаскивать зубами-когтями наглеца, посмевшего вспороть гроб стеклянный голыми руками, грубо, безо всяких излишних церемоний, почему-то нет. Он видит их краем глаза, там, высоко-высоко на краю воронки, они мечутся туда-сюда, истекая тьмой и болью, лай их сменяется насмешливым воем, словно бы предвещая какое-то очередное испытание. Он только сухо ведет бровью. Не страшно. Совсем не страшно. Он не будет загнанным зверем смотреть через плечо, пытаться прикинуть, дойдут или нет, а если дойдут, то за сколько прыжков? Нет, нет. Он смотрит в лицо под кристально прозрачной тонкой пленкой воды. На плечи, на руки, что колышутся спокойно, как смерть, водоросли волос, обнимающие шелком плечи.
У Дженет шрамы на всем лице, на шее, руках и груди. Дженет ходит в венке, как в венце, если муж рядом с ней сидит.
Белый, мертвый лик, как у безучастной Луны, готовой в любое сумеречное время любого дня вспороть руки своему любимому Солнцу, унося потом на руках своих тело далеко за горизонт, чтоб лечить там для того, чтоб умереть самой.
Джастин

and I would walk 500 more

Рука Нейтана все ещё кажется огромной в ее уже не тонких, но все ещё хрупких пальцах. Она все так же держит его ладонь, хотя сбитые костяшки уже промыты, обработаны и забинтованы, и никак не может отпустить, разорвать волшебство момента, в котором они понимают друг друга даже без слов, как понимали когда-то невероятно давно и как будут понимать всегда. Наверное, это единственное, что их всегда объединяло, и единственное, что не сможет разрушиться от прожитых лет, от неприятностей, смены профессий и стиля жизни. И даже конец света не сможет разрушить это взаимопонимание. Грейс держала его пальцы до тех пор, пока он не отступил от нее, словно она проклята и лишнее прикосновение к бледной коже принесет с собой как минимум проказу. С ее губ так и не сорвалось негромкое "знаю", она лишь опустила глаза.
- Спасибо. Нет, все хорошо, - мотнула опущенной рыжей головой и глубоко вздохнула.
Ей никогда не нужны были баснословные деньги или подарки, в чем за последние дни их совместной жизни часто упрекал ее Нейтан. Ей не нужно было золото, шуба или бриллианты, ей куда дороже были розы с чужих балконов и хот-доги из ближайшего ларька на ужин или завтрак, то, как Нейтан защищал ее от всего мира, дарил ей этот мир на пустынных пляжах или в долгих ночных прогулках. Она помнила, как он ее слушал, когда она рассказывала ему про принятие конституции, войну Севера и Юга и отмену рабства. Помнила, как рисовала ему графики, объясняя уравнения, а он смотрел на нее влюблёнными глазами, хотя сама молоденькая Джонсон этого не замечала в тот момент. Она выходила замуж не за подарки и не за деньги, она выходила замуж за мальчишку, который был ее первым мужчиной и носил ее от этого на руках. Она выходида замуж за человека, который принес домой щенка только потому, что боялся, что она, идеальная Грейс, будет грустить, а щенок должен ее развеселить. 
Каролина/Грэйс

Но тогда перед ним стояла сильная и уверенная женщина, а не та, что дрожала от малейшего шороха, выглядело исхудавшей, и смотрела на него большими глазами потерявшегося ребенка, что очень хотел найти родного человека, взять его за руку и почувствовать почву под ногами, обрести уверенность в себе, в завтрашнем дне, и поэтому любая его история, попытка выкрутиться теряли всякий смысл перед Грейс. Удивительно, что спустя десять лет она имела на него колоссальное влияние, и сейчас он вздохнул, посмотрел на свои руки, потом на нее и решил не увиливать.
- Давай я выпью чего-нибудь?
В своей квартире он бывал довольно редко, но обустраивал ее лично и довольно придирчиво, даже подбирая цвет потолка в спальне и гостиной, ковры, чтобы утопали уставшие ноги после долгих перелетов, удобная и безумно мягкая мебель, что после многочасового сидения была райским блаженством. Парочка картин, диковинных ваз и статуэток, которые он то и дело притаскивал из разных стран стояли на полках, куда Мартин не мог дотянуться, потому что даже для столь коротких лапок, он был на удивление проворным малым и уже не раз разбивал кружки и тарелки, чтобы стащить вкусняшку со стола, и с его появлением пришлось кое-что переделывать, но опять же под его полным контролем. Небольшой бар был в шкафчике над холодильником, где всегда стояло парочка бутылок виски, мартини и вина, которое он не пил совершенно, но свято верил, что когда-нибудь кого-нибудь угостить. И беря бутылку в руки, только сейчас заметил, что это любимый сорт Грейс.
- Держи, - протянул ей бокал с алой жидкостью, и присел на диван рядом с виски. – Что ж… - вздохнул тяжело. – Ты спрашивала, откуда? – рассматривал костяшки пальцев, что были обработаны с заботой. – Я поехал к твоему жениху и дал ему в морду.
Он не стал больше ничего добавлять, хотя очень бы хотел спросить, а что еще ему оставалось делать, но промолчал.
Адам/Нейтан

Томас
посмотреть

Леннарт
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Рипли
посмотреть

Алесса
посмотреть

Томас
посмотреть

Однако, к сожалению, или же к счастью, ничего страшного, непоправимого, фатально-неизбежного со мной не произошло. Я по-прежнему мог дышать, мог видеть, чувствовать кончиками пальцев неровный край столешницы, слышать голоса пустых разговоров – про новое платье, про сломанный каблук, про кошку, что родила семерых котят в минувший сочельник, про неисправный домофон, и про то, как сосед из дома напротив каждое утро, аккурат в 5 часов, выходит на балкон в одном исподнем, раскуривает трубку и громко, с чувством и азартом, что так характерен для людей, не разучившихся еще быть детьми, вслух читает Шекспира.
Чудо не случилось – не улеглась злость. Видение в красном оказалось не более чем безвкусно и не по возрасту одетой девицей, с легкой сумасшедшинкой в глазах, но не настолько, чтобы второпях нашаривать телефон. Эта сумасшедшинка ей даже шла – оживляла некрасивое лицо, придавая ей определенный шарм, за который, как знать?, мог бы ухватиться уличный художник, чтобы потом, по памяти, в своей полуподвальной мастерской, написать настоящий шедевр.
Веточка можжевельника припорошена снегом. В огрубелых пальцах измята красная ягода – эхо чужих надежд. Чего же тебе бояться? Это другим – камень на полпути. Сюда не ходи, туда не ходи, а прямо - за полцены пропасть, в пропасть упасть. На твоем же пути не одного указателя.
На мгновение в ее глазах что-то изменилось. То ли игра света и тени, то ли мелькнувшая странная мысль или ощущение. Но кафе неуловимо начало меняться. По стенам прошла рябь, почернели лица на фотографиях, выцвели краски, голоса притупились, пожухли и тоже словно бы потеряли цвет – лишились своей силы.
Я с ужасом, любопытством и недоверием поднес руки к лицу – ветвление черных и, словно бы, вспухших вен, ошметки кожи, обломки когтей – картина смазалась, время перескочило главу – пальцы сомкнулись на шее девушки, чуть сильнее сдавить – голова покатится с плеч.
Тени беды – не сама беда.
читать продолжение: «close my eyes»

Давайте закроем глаза и представим, что в королевский владениях одной известной нам монаршей семьи всё затихло, стоило только одной персоне перешагнуть порог дворца. Серый кардинал вернулся, и некоторые, конечно же, зашептались. Всё потому, что мужчина в сером обладает уникальным талантом – объявиться внезапно, разбередить, растревожить, вывернуть наизнанку. И лишь в момент наивысшего злодеяния его губ коснётся одобрительная улыбка – пора в путь. Взмах плащом, дабы не мешался он на обратном пути, и вот напоминание о только что посетившей дворец персоне напоминает только пыль и серое небо над головой.
И я, как Ваша подданная, Милорд, вот только шептать не умею. Я сразу ору капсом в лс. Лишённый голоса может только оглушительно шуметь. А оттого Вы возвращаетесь в этот раз под грохот воображаемых фанфар (смотри Киля, я создаль, только написав это этом С, и пресса нашего маленького королевства гудит о том, что Вы получили лучший пост. Ведь Вы вновь покорили нас, разбередили. Ну а меня вывернули наизнанку. Как Вы посмели, но так посметь могли только Вы.
А теперь я отойду от высокого слога, хотя мой высокий слог летает так же низэнько, как и крокодилы. Киля, радость моя высокоинтеллектуальная. Пусть я не очень умный, но я пытаюсь быть честной, и я честно-пречестно благодарна нашему гуляющему самому по себе Котику за наше знакомство. Даже за твоё умение запутать одну мою единственную извилинку. Да и для тебя ж это как нефиг делать просто. Возможно, это даже весело. А ещё то, как ты пишешь… не знаю, как некоторые, но я готова тебе простить твоё отсутствие, преклоняясь перед твоим мастерством выдерживать стиль и слог. И, быть может, ты сильно удивишься, но своими великолепными постами ты умеешь вдохновлять. А, может, ты об этом и догадываешься, ведь ты знаешь, кажется, всё на свете.
Улыбайся. Чувствуй эту жизнь на кончиках пальцев, чтобы даровать её другим персонажам и мне на почитать. Ведь маленьких (то есть меня) надо радовать чаще с: но так как попытка морального давления неэлегантно провалилась, поэтому мне остаётся послать к тебе сквозь время и расстояния крепких обнимашек, много любви и признательности за то, что ты тот, кто ты есть, за то, что ты вот такой вот невероятно талантливый.
И хотелось бы завершить речь красиво, но в голову приходит только один вопрос по поводу однажды рассказанной сказки: «Бабочка могла как сгореть, стремясь к свету, так и быть съеденной пауком. И была ли тогда разница, как, ровно до тех пор, пока бабочка не увидела свет?»
Вот и думай. А я больше не буду, на вот лучше лишнюю крепкую-прекрепкую обнимашку, ведь как известно, осенью где тепло, там и хорошо х)    
(с) Рита
Как Рита и сказала, ты - живее всех живых, Киллиан!
Я очень рад не только тому, что ты пишешь мне, но и тому, что ты пишешь другим людям, пишешь хорошие посты, и пишешь фразы вроде "надо возвращаться", потому что да, надо: тебя тут ждут, и ждут не только всякие французы. Но это именно они сегодня тебя поздравляют с лучшим постом! И они (в моем, по крайней мере, лице) ни капли не сомневались в том, что ты лучший. Какой это раз, третий? Я сказал бы "всего третий", но было бы больше, если бы кое-кто не был так ленив! Еще один повод к "надо возвращаться", попробуй его запомнить, иначе мне придется написать это на открытке и выслать в твою сторону.
В общем, моя речь будет короткой, дорогой Киллиан. Держи планку! Всегда держи планку. Будет сложно, она у тебя высокая.
А еще - будь котиком, люби Рауля (обоих нас), пиши чаще и не грусти!   
(с) Рауль
У меня какая-то бесконечная череда праздничных тостов. Не умею я их строчить, чтоб было прям ОГОГО! Но. Кхм. Итак. Поднимемся от стула и салютнем стаканом еще раз. Дорогой  Килли, ты давно не баловал население острова своим присутствием. Даже была угроза удаления, которую ты смог пережить, но… Все равно не радовал. И вот. Свершилось. Ты начал лихо раздавать долги и показывать всем кузькину мать, что есть порох в пороховницах и так далее. Я тебя поздравляю, эта неделя стала твоим триумфом, впрочем, я в этом не сомневался ни на секунду. Для тебя не секрет, что я являюсь поклонником твоего стиля еще с незапамятных времен, когда мы схлестнулись в музыкальном конкурсе Манха. Чувство восхищения вспыхнуло моментально, и это очень долгая любовь. Ты для меня идеальный соигрок буквально на все времена, ты единственный на определенный промежуток времени поддержал мои битые на голову идеи, писал совершенно невероятную круговерть образов, и, черт возьми, я все еще рассчитываю  доиграть с тобой наш «Эндшпиль». Потому что так тонко и по-средневековому страшно никто больше не напишет. Я снова снимаю перед тобой шляпу, пусть и нихера их не ношу, поднимаю бокал за твое здоровье. Пиши больше, твори больше, не покидай остров надолго. И не бросай меня, блин)))   
(с) Джастин

Летиция

Нил

Самин

Зеро

Элеонор

Мэд

Волнения нет.
Людей перед сценой больше, чем Рауль рассчитывал, поэтому он почти на них не смотрит, только изредка бросает открытые взгляды, словно до сих пор пытается вычислить среди всех Риту Мэй. Он легко сделал бы это, если бы сосредоточился, ведь внешность у нее примечательная. Скорее всего Рита стоит где-то впереди, но не по центру, а сбоку, чтобы не было даже шанса попасть в давку - она не слишком любит, когда другие люди к ней прикасаются. Но присмотреться у француза нет времени, он остается в меру сконцентрированным на музыке, он ведет мелодию, выстраивая с ее помощью целую историю, имеющую все канонические вехи: и завязку, и развитие событий, и кульминацию. Словно маленькая жизнь с разноплановым течением; Рауль заранее знал, что это - хорошая композиция, потому что мнил себя профессионалом, да и преподаватели школы были того же мнения, но получить этому подтверждение прямо тут, на сцене... О, это оказалось лучшей наградой. Рауль даже не был уверен, что достоин ее.
Впрочем, эта легкая неуверенность не мешала ему наслаждаться и получать удовольствие от того, что он делал. Он не ждал реакции слушателей, ему не нужна была ни критика, ни похвала, потому что уже было главное - внимание.
«Звуки музыки» Рауль

Так же как некогда творцы воздвигая громадины небоскребов поместили на них своих вечных стражей — гаргулей, так и архитектор моей судьбы поставил меня за барную стойку  три года назад, превратив когда-то успешного мужчину в молчаливого наблюдателя. С каменным выражением лица я день за днём становился вынужденным свидетелем встреч и расставаний, странно откровенных и откровенно странных диалогов, но удивительнее прочих была магия сближения незнакомых друг с другом людей, которой время от времени давал рождение полумрак моего бара. Её наряжали разными именами: сакральный ритуал распития скотча, да хоть таинство собутыльников, если так будет угодно, но суть оставалась неизменной: два человека, бутылка виски и долгие разговоры ни о чём и обо всём одновременно. Сколько таких сцен видел свет? В них не было места писанным законам, но даже опрокинувший свою первую рюмку крепкого алкоголя желторотый юнец сразу понимал простые правила игры так же, как понимали этим вечером их и мы с Кэрри.
И всё-таки необычный вопрос о гордости застаёт собеседницу врасплох: мне хорошо видно её замешательство, ведь она даже не пытается скрыть его, вместо этого пряча от меня свои удивительные глаза, и я впервые за всё время нашего короткого разговора не имею возможности лицезреть их.
«бросать камни с души» Бен

Чья-то тень заставляет чувствовать себя настолько маленькой и беспомощной, что пропускает мгновение, когда седьмая марионетка едва сдерживая восклик, оседает на пол. Он выжил. Выживет ли она?
Руж не умеет лгать. Она клинически выдает правду, даже если это могло ее спасти. Но девушка умеет воспользоваться правдой так, чтобы выгода была на ее стороне. Сейчас же правда была такова: или она умирает от собственной руки, или ей пускают пулю в лоб личный кукловод. Хоуп стояла в нескольких шагах от нее, пронзительно взирая на свое протеже - ей все равно как та умрет. Обидно будет, но не более.
Глубоко дышит, поднося металлическое дуло к виску; медлит, смазывая языком с верхней губы соленый пот; остатки благоразумия верещали фальцетом, раздирая ушные перепонки, а извне давила тишина,что казалось, будто можно расслышать каждое дыхание марионетки. Дакоте никогда не требовалась опора, надежное плечо - жизнь так подгадила, но сейчас она пыталась на короткий миг найти то, за что можно зацепиться как за спасательный круг. Отчего-то оборачивается, натыкаясь на волчий взгляд мужчины, смотрящего прямо на нее. И это дал стимул. Прошибло насквозь.
Щелчок.
«take the gun and count to three» Дакота

Ужас окутывает ее черной непрозрачной пеленой. Элис царапает ногтями горло, чувствует, как по шее стекает кровь – тонкая фарфоровая кожа рвется под ее острыми ногтями, но это не приносит облегчения – воздуха все еще нет. Это не просто страх, не просто ужас, не просто оторопь – это кошмар, самый темный, который только можно выдумать, и сердце сжимается, а где-то на периферии сознания скользит мысль о том, если Элис не задохнется сейчас, то погибнет от страха.
Пальцы судорожно скользят по полу, цепляются за подол платья, дорогой маникюр не стоит больше ни гроша: ногти обломаны под самый корень. Элис падает грудью на пол, прижимается лбом к шершавой ткани платья и наконец понимает, что организм смиловался – она делает вдох полной грудью, давится дыханием и протяжно и хрипло кашляет несколько минут, пока ее не начинает колотить дрожь.
Тогда Элис затихает. В ее руках – ткань платья, пальцы сжимаются и разжимаются бессистемно, по спине ползают мерзкие пауки ужаса, перебирая своими волосатыми лапками – Элис лежит молча, словно надеется, что если притвориться мертвой – все проблемы исчезнут, а страх-кровопийца улетит искать себе другую жертву.
«Hide'n'seek» Алиссия

Ее запах и вкус были так знакомы. Почти забытые, почти родные. В голове зашумело сильнее. Воскресли отголоски того голоса, с которым он раньше жил постоянно. Тебе это нужно. Ее кровь, ее боль. Как и прежде. Всегда! Голос зверя, требующий утолить его жажду. Бен поддавался ему каждый раз, но не сейчас. Жмуря глаза, он отгонял навеянный обстоятельствами дурман. Сделал вдох. Выдохнул, опаляя девичью ладонь жарким прерывистым дыханием. Что она чувствовала, когда он так прикасался к ней? Что она чувствовала, когда его губы прижались к ране на пальце и испили капли крови? Он чувствовал только ее дрожь. Отчего Мария дрожала? От страха? Его близости? Это навеяло воспоминания о прошлом? О них? Но этого ему никогда не узнать. Он так и не сумел считать ее как раскрытую книгу. Мария тоже умела мастерски скрывать свои чувства и эмоции, а когда опускала глаза, пряча на полу, ее понять было еще сложнее... практически невозможно.
- Возможно, но если не заходить глубоко в лес, ты их не встретишь, - он вернулся к отвлекающим темам, чувствуя, как его собственный пульс постепенно ускоряется. Дело не было в крови, попавшей на язык. Все дело было в ней. Это близость Марии слишком сильно волновала, сбивая с толку.
«L'ete indien» Бенджамин

Каково это, быть в шкуре обманутого обманувшего? Сыграть партию в шахматы в абсолютную ничью и подавиться чужой пешкой на финальной черте? До отвратительного неприятно и, одновременно, торжествующе! Безобразно странное смешение чувств в одном единственном человеке, превращает его в растерянное животное, до конца не способное осознать, что внутри него имеет наибольшую силу? Желание отомстить и сделать это как можно ярче, чтобы запомнилось, чёрт раздери, или поддаться этому великолепию момента и насладиться им настолько, насколько это возможно? Эйдан Монтгомери не имеет ни малейшего представления о том, какую сторону ему выбрать. Выйти на свет, щурясь от боли в глазах или привычно скрыться в тени и, слившись с нею, злорадно улыбаться тем, кто его не замечает? В каждом проклятом движении его слышится и видится эта бесконечная ломка по обеим сторонам, по свету и тени. Сейчас, он рваным движением руки сдирает на ней привлекательные чулки, превращая их в бесполезный обрывок капрона, секущего нежную кожу бедра с внутренней стороны до тёмно-пунцовых разводов; а через секунду, господин Монтгомери вдруг пробуждается от жестокости и неистовства и сменяет гнев на милость, мягко стелясь вдоль её тела так, словно к нему и вовсе нельзя прикасаться.
«I celebrate the day that you changed my history» Эйдан

Увы, не все Псы попадают в Рай.

Лучшая игра недели

Рада ли она была его увидеть? Отчасти. Ну, во всяком случае, вырываться и звать на помощь не стала - и на том спасибо. Значит, Мэдок знал ее чуточку лучше, чем ему могло показаться. Разве только, он не предполагал, что ей придется узнать о настолько многом и таким неприятным способом. У нее было право послать его к черту - в родительском доме у нее даже возможность на это была, тогда как в любом другом месте Берк постарался бы ее переубедить, не особенно разбираясь в средствах. В конце концов, она ведь всегда его понимала, старалась понять, то почему бы и не сейчас? Возможно, то, что он совершил в своей жизни, было отчасти непростительным - во всяком случае, он сам себе до сих пор некоторые вещи не мог извинить, не мог позабыть их, как ни старался отключить пульсирующее жизнью сознание. Некоторые вещи находились за гранью понимания других людей, чужих ему, но ведь не была Джейд чужой... только вот, как бы он сам стал к ней относиться, если она сможет провести сквозь себя и насилие, и убийство, и наркотики. Разве хотел он для своей девчонки такого? Разве смог бы вернуть те чувства, что к ней испытывал, если та найдет ему оправдания даже в этом? Тогда стоило ли начинать ему эту жизнь, стоило ли надеяться хоть что-то изменить. Его путь лежал прямее всех прямых, и свернуть с него возможности не было... Он пытался. И к чему все это привело? Круг замкнулся.
- Я не уйду без тебя, - отвечал он даже тогда, когда ответов от него никто не требовал; когда у вопросов они никогда и не подразумевались, но Мэдоку было того не понять. - И нам нужно поспешить. Легавый смотался, но может вернуться, - едва слышно шептал он - недосуг ему было еще и родителей Джей разбудить, вот уж кто действительно подымет такой шум, что ему придется либо признать поражение и валить, покуда те не вызвали полицию, либо и вовсе вступить в противостояние, заполучив и стойкую ненависть девицы к нему.
Мэд

Можно ли было обвинять пса за то, что ни единожды получив по шее, он начинал скалиться на протянутую к нему руку? Его прошлое не делало его плохим, выворачивая в не добром свете скорее тех, кто был повинен тому, каким он стал. Кто не удосужился проявить хоть каплю заботы, кто всеми силами показывал ему, что за дикий и страшный мир его окружает и что единственным способом выжить в этом мире, если он конечно этого хотел, был тот, что заставлял стать его частью, неотделимой составляющей, маскирующейся под окружающую грязную действительность. Все, кто жил в это время были точно такими, вот только некоторые маскировали тело, а кто-то обмазывал чернотой, грязью и пороком собственную душу. По-другому было нельзя, и в этом заключался еще один выбор, что стоял перед Джей. Хочет ли она отвернуться от собственного благополучия, отказаться от благ цивилизации, но остаться честной с собой, или же она останется здесь, в собственной постели, но с той раной на душе от собственного предательства, что в конечном итоге превратится в уродливый шрам, закрывающий собой все что было в ней хорошего, всю ее возможную красоту.
Девушка сама не поняла, в какой момент по щекам ее заструились слезы, когда полумрак комнаты подернулся этой мутной дымкой, что искажала сидящего напротив него человека. От его слов, не ловких, не складных, но искренних, Джей чувствовала горечь. Возможно, ту что испытывал ее Мэд, вспоминая собственное прошлое, бесконечно виня себя за то, что ему приходилось об этом вспоминать и не находить слов для того, что на самом деле с ним происходило. Она винила себя, но в то же время хотела знать о нем все, по глупости своей ничуть не страшась, того, что могла бы услышать, думая, что примет его любым, поможет ему заново пережить и осмыслить все совершенное, хотя даже не знала что так пригибало его плечи к земле.
Джэйд

You had a bad day

Стоило Летти только уединиться в уборной, ее пробрал тихий, но вместе с тем истеричный смех. Она бегло осмотрела комнату на наличие мигающих красных огоньков – искала скрытые камеры. Нет, ну серьезно, если у кого-то был на руках распечатанный сценарий этого ситкома, не мог бы он поделиться с ней? Она ведь даже не знает своих реплик! Что вы, в самом деле, можете знать о невезении? Конте взглянула на себя в зеркало и поняла, что выглядит скверно, все попытки выглядеть свежим бодрым огурчиком свелись к тому, что на деле она выглядела как пересушенный урюк. Плеснув прохладной водой в лицо и подправив макияж, она не торопилась выйти из уборной. Остальные гости и жители квартиры в скором времени могли бы подумать, что у итальянки несварение или чего похуже, поэтому нужно было торопливо собраться с мыслями и придумать план дальнейших действий. Присутствие Нила делало эту миссию невыполнимой. Конте ущипнула себя за руку, поморщилась и выдохнула.
- Да к черту все, я способна держать себя в руках.
Подбадривая себя мыслями о том, что за столом ее ждет чудное винишко, которым можно будет скрасить свой вечер, она таки выбралась из своего убежища. К Шону у нее были вопросы, а вот встречных взглядов с Мэддоксом решено было старательно избегать. Чувство вины скребло по душе кошачьими когтями, закапывая, сами понимаете что, но длилось это недолго. Достаточно было обратить свой внимательный сияющий взгляд на Кэрри. Летти так и не смогла понять причин, по которым младшая сестра Шона так сильно невзлюбила ее еще в их первую встречу, но кое-что оставалось неизменным по сей день - они соперничали. Это частое явление между двумя женщинами. Практически всегда.
Летиция

Все еще ведомый своим безумным круговоротом мыслей я даже не заметил, как Летиция украдкой вошла в комнату. Мой слух принял ответ Керри, и я молча с ним согласился, лишь подарив какой-то нервный кивок в ответ. Не успел я опомниться, как губы ирландки со рвением примкнули к моим – чего я уж точно не ожидал и к чему явно не был готов. Рефлекторно я, конечно, поддался, но морально меня всего внутри сконфузило: я прекрасно понимал, что младшая Киллоран делает это назло своему брату, но я-то изначально шел сюда зарывать топор войны, а не откапывать новый. Да еще и Летти на это смотрит… Жуть как неудобно все это! Но Керри никогда не отличалась спокойным выдержанным нравом, я должен был это предвидеть. Оторвавшись от поцелуя, она моментально покидает нас и убегает на кухню, оставив меня на растерзание двух пар глаз. Как же мне неловко было поднимать на них взор, кто бы знал. Я слышал, как хмыкнул Шон в ответ на представление его сестры, но удивился, что он не зашелся эмоциями – видимо, не хотелось втягивать итальянку в подробности нашей драмы. И правильно. Он пригласил нас за стол, я занял свое место точно мумия: мои движения были настолько деревянными и статичными, что кажется, будто на меня смотрели не женщины, а медузы-горгоны. Страшное сравнение, понимаю, но я долго не решался встретить кого-либо из них взглядом, поэтому нервно потянулся к бокалу, когда услышал тост. С облегчением осушив две трети выпивки, я воспрял духом (а может внушил себе это) и наконец оторвался от гипнотизирования тарелки, когда мой друг обратился ко мне.
- Да знаешь, в общем-то всё неплохо, - я начал медленно и неуверенно, но прочистив горло, продолжал более резво.
Нил

Depression Club

- Ты ищешь другую работу – Карл ищет продавца в свой магазин. Всё сходится, осталось научить тебя улыбаться, - Дарья отвлеклась от коробки с китайской лапшой и уставилась на ирландку, - ну-ка, открой рот и скажи «уиии».
Глупая затея. Никто не стал бы прилично улыбаться, произнося идиотско-восторженное «уиии». Нужно говорить: я никогда больше не стану делать всякое дерьмо и тратить на это бесценные часы своей жизни. Вот тогда улыбка выйдет отличной. Возможно, чуть вымученной, но кого вообще волнуют подобные детали?
Телефонная трель прервала Дарьин педагогический порыв – хвала богам, это отозвался мобильник Сид; у Дарьи-то впереди целая неделя восхитительного пребывания в четырех стенах родной обители, ведь Карл отправился загорать на каких-то островах, обещая привезти любимой помощнице трубочку от коктейля. Может, даже целый зонтик – широта Карловой души могла бы охватить территорию Мексики.
- Сюда едет мой друг.
- Ты же говорила, у тебя нет друзей? – уличающим тоном сказала Фло, - или он пока не знает о ваших взаимоотношениях? Или он признал это, когда ты приставила к его голове пистолет и сказала «теперь мы друзья»?
- Нет, он…, - а ведь нет ничего проще подобрать характеристику другу, если у тебя их всего папа штук, - он хороший парень.
- Ооо, - понимающе кивнула Дарья.
Хороший парень – это либо билет во френдзону, либо нежелание портить ангела своей отвратительной натурой, либо было хорошо, но могло быть и лучше. Какой бы вариант ни оказался верным – нужно быстро допить остатки вина, чтобы Арчи восполнил запасы. 
Дарья

Как следы попойки на лице Сид, в морду Арчи глубоким клеймом впечатались его бессонные трудовыебудни в больнице: змеистый пунктир шва от диванного подлокотника на щеке, перегоревший на шести таблетках кофеина стук сердечного мотора в груди, синяки поверх мешков под глазами, слабоумие и отвага в самих глазах. В левой руке - пакет, томно позвякивающий двумя бутылками вина (ирландка предупредила о наличии у нее подруги, что само по себе вызывает сомнения, но вдруг она, эта подруга, окажется нормальной бабой?) и одной бутылкой виски. В правой - еще один пакет, напичканный коробками с салатами из отдела кулинарии, двумя пачками нарезного пармезана, упаковкой соленой семги и свежим багетом. «Ничего лишнего, - сказал себе Хит, зайдя в супермаркет, - только самое необходимое».
– А вы доктор, да? – вопрошал водитель, забравший его у госпиталя и заприметивший бейдж, который Арчи как раз перекладывал из одного кармана куртки в другой, пока искал карту.
– А вы таксист, да?
– Так-то у меня экономическое образование, – почему-то обиделся таксист.
– Ммм, – Арчи ткнулся виском в холодное стекло, найдя точку опоры для шаткой головы. За окном дождило, и красно-желтый свет фар пролетающих мимо машин расплывался неясными пятнами в лужах на асфальте и моргал в каплях на чуть запотевшем стекле.
– Экономистов сейчас, как собак нерезаных, – продолжил Рамиль, чье имя было отпечатано на удостоверении, закрепленном под зеркалом заднего вида. – А без гражданства работу найти и подавно невозможно. А так хорошо, денег на семью хватает, да и приятно, здесь не надо работать «на дядю», могу сам составлять себе рабочий график.
Арчи

My world is over one more time

Я не знал ее фамилии, кем она работает, как зовут ее мужа. Я ничего о ней не знал. Лишь имя Ева и что в прошлый понедельник у нее был сеанс у доктора Финча. Ева оставалась для меня загадкой, мне даже было неизвестно Ева — это ее настоящее имя или же псевдоним, который она выбрала случайным образом. И не смотря на всё это я не мог выбросить ее из головы. Мне не было стыдно за свой поступок, за то, что я тогда ее бросил и ушел. Но я не мог избавить себя от мысли, что хочу увидеть ее вновь. Это поглощало меня и доходило до навязчивой идеи. Но всё что мне оставалось делать это разводить руки и пытаться забыть. Поэтому всю неделю я работал не покладая рук, выполнял даже больше чем от меня требовалось, а если выпадали свободные минуты, то просто пил. Но как назло ром перестал быть таким притягательным, теперь он не заходил в меня с такой легкостью как раньше, а требовал в обязательном порядке корицы и апельсина. Сегодня был понедельник, а значит у меня должен был быть очередной сеанс у доктора Финча. Видеть этого ублюдка не хотелось, во всяком случае не сегодня. Я тяжело вздохнул, натягивая на себя футболку и размышляя. Позвонить и отменить сеанс или всё же пересилить себя. Я уже догадывался какие вопросы он будет задавать, как на меня смотреть, а его ручка строчить по листку бумаге очередные заметки. А меня жутко бесил этот звук.  Нет. Не сегодня. Я набрал номер секретаря Финча по памяти и стал дожидаться ответа.
- Добрый день. Это Райан. Лиам Райан. Не могли бы вы сегодня отменить мой сеанс у Александра Финча? А то я плохо себя чувствую, живот крутит, голова раскалывается, ноги ноют, руки ломит.
Лиам

Сегодня он особенно пьян.  Слышу, как он сбрасывает с себя пальто и пытается бороться с кашемировым шарфом, который надевал сегодня. Когда он трезв от него меньше шум. Именно поэтому я поднимаюсь с кресла и как можно тише покидаю общую гостиную. Нам необходимо избавиться от общества друг друга. Конечно, говорить за своего мужа я не в праве, но вот сама я точно не готова в очередной раз держать оборону.  Его негромкая портовая брань слышна за спиной, я учащённо дышу, выбирая направление, чтобы скрыться. Все уроки Алекса, как бороться с приступами паники не увенчались успехом. Всякий раз, когда я в курсе, что Бартон чертовски пьян и зол, что, по сути, никогда не бывает одного без другого, я паникую.  Паникую потому что знаю, что после его наглых ощупываний взглядом он потребует большего. Он всегда требует больше.
- Ева, - слышится за спиной, пока я стараюсь как можно тише прикрыть за собой дверь в  спальню. Путь лучше думает, что я сплю или что нахожусь вне дома. – Ева! – Его зов звучит резче, и от его голоса я вздрагиваю, после чего, словно бы лишившись опоры под ногами, почти падаю на постель, цепко в кулаках сжимая покрывало, в которое вцепилась.  Дверь в спальню бесшумно приоткрывается, тонкая точно лезвие ножа полоска света становится все шире, заполняется его тенью. Клинт делает глубокий вдох, словно пытается по запаху определить, где я нахожусь. Охотится.
- А, - он входит в комнату, заполняет собой все пространство, не смотря на свою стройность и подтянутость. Именно заполняет, вытесняя свет, звук и кислород. Я вжимаюсь лицом в покрывало, сердце бешено колотится. Неужели опять?
Ева

riders on the storm.

Тем временем наш небольшой двор кипел своей, только ему понятной жизнью. Дети играли на площадке. Миссис Картер сидела на лавочке и читала сегодняшний выпуск газеты. Молодые парочки сидели на противоположенной лавке, кто-то качался на качелях. День, который подходил к концу давал прохладу и расслабление жителям этого района. Мягкий свет, спокойный вечер. Для них. Для меня же он вновь зажжется новыми красками. И все как в первый раз. Заезжаю на стоянку, прохожих не было, поэтому самое время сделать то, что я забыл в мастерской. Время открутить номера и поставить на место них другие. Гонки вещь не очень законная и не хотелось бы, чтоб меня лишили прав, а того хуже, моего дьяволенка. Быстро перекручиваю все и прячу в специальное отделение в багажнике. Непосвященный ни за что не догадается об этом местечке. На все про все ушло не более восьми минут и я решил, что пора бы уже подниматься наверх домой. Так что захватив из тачки спрайт, я побрел по направлению к подъезду.
Открыл дверь я своими ключами. Ощущение такое, что дома никого не было. Чистая кухня, гостиная, даже раковина в ванной. Комната Сэма пустовала, и я уж было решил, что он куда-то свалил и не захотел со мной ехать, но моему взору открылась картина маслом. Черноволосый паренек в моей майке, спал в моей кровати. Не просто спал, а как-то по-особенному свернулся клубочком вокруг одеяла, посапывая в подушку. Если честно, то я подзавис, не зная каким образом мне на это реагировать. Гнать в шею засранца или же приютить ненадолго в своей каморке. Поставив бутылку с газировкой на подоконник, замечаю, что он чистейший. В голову сразу приходит мысль, что Элмерз просто устал после уборки.
Тайрон

Тай называет меня принцессой, и я начинаю вести себя соответственно своему королевскому происхождению. Распластавшись на мягкой кровати, я потягиваюсь словно ленивый кот, то и дело, готовый замурлыкать. Кларк начинает недовольно бурчать, но я его до последнего игнорирую. Решив не тратить на меня время, он снимает себя одежду и идет в душ. Я гляжу ему вслед, наблюдая за тем, как вальяжно он направляется к ванной. Тай кричит мне из коридора, что времени на сборы у меня крайне мало, что заставляет меня подняться с его уютного ложа и направиться в свою собственную комнату. Прокопавшись в гардеробе с полчаса, я понимаю, что совершенно не готов к посещению данного мероприятия. С горем пополам отыскав черные джинсы и рубаху, я гляжу на себя в зеркало. Чего-то не хватает! Вновь заглядываю в комнату своего друга, стягивая с вешалки его любимую косуху, которую он сегодня решает проигнорировать. Пока я это делаю - слышу, как  Тай во всю горланит, ругая какую-то Мэри. Выйдя из его комнаты, направляюсь в зал, и, во все 32 зуба улыбаюсь, глядя на то, как Кларк смотрит незамысловатую мыльную оперу.
- Я готов - извещаю своего спутника о собственной готовности к труду и обороне. Парень поднимается с дивана, а я тем временем задаю ему дежурный вопрос: - Ты же не против, что я стащил у тебя куртку, Ронни?
Ронни был совсем не против. Усевшись в нашего железного коня, мы направились к месту, которое стянуло сегодня всех стритрейсеров Нью-Йорка. За разговорами, время прошло быстро, и я перестал узнавать знакомые мне пейзажи, и, решил спросить Тая, куда мы направляемся. Кларк рассказал о том, что Йен отыскал новое место, которое еще никто не обкатывал.
Сэмюел

Джонатан
посмотреть

Син
посмотреть

Рипли
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Летиция
посмотреть

Матиас
посмотреть

В Ирландии отмечают «праздник мертвых» – Самайн. Праздник перехода к зиме. В нашей эпической традиции это день великих деяний. Вот что говорится в старинной саге про Самайн: «И пока длился праздник этот, что справлялся раз в году на равнине Муртемне, не бывало там ничего иного, как игра да гулянье, блеск да красота, пиры да угощенье. Потому-то и славилось празднование Самайна во всей Ирландии». По всему миру эта ночь известна как Хэллоуин, что своим лейтмотивом совпадает с нашим праздником, но гордость ирландского народа не позволяет пресмыкаться перед устоями «нового света». Мама часто рассказывала, как в детстве она помогала бабушке печь овсяные хлебцы, покрытые заварным кремом, а я с горящими от аппетита глазами выпрашивал их к столу, однако Онора строго следовала наказу своей матери и пекла лакомство исключительно к этому празднику.
Вчера я слышал, что компания, в которую я ворвался годом ранее, собирается воскресить старинный обряд – разжигание костров, причем многие взрослые изъявили желание поучаствовать в этом действе. Разумеется, я там буду. Психолог настоятельно рекомендовал почаще проводить свободное время с ровесниками, заводить романы – в общем, жить нормальной жизнью молодого юноши. С последним ладилось не особо: девушки мне, безусловно, нравятся, они вызывают нормальную реакцию, но каждый раз я испытываю внутри пустую дыру, которую ни одна из них не в силах заполнить. Нет влюбленности, нет заветных бабочек в животе, нет жгучего желания – того всего, что было, когда я находился рядом с ней...
Брось, Финн. Это в прошлом. Ты никакой не больной извращенец, не псих – ты просто плохо социально адаптирован. Будь ведомым этой мыслью. Помни, что твоя мать – это воистину самый близкий и родной человек, но и ей найдется альтернатива, ты просто плохо ищешь.
О годах, проведенных в клинике, вспоминать хочется мало. Это же нормально, верно?
читать продолжение: «Hysteria»

Дорогой мой, братец, сегодня ты попал в шапку и будешь красоваться в ней целую неделю, с чем я и спешу тебя поздравить. Финн родился буквально за несколько часов долгого и тщательного обсуждения… Хотя нет, еще раньше, когда я невзначай предложил тебе брата, которого до этого прописал в анкете. История не просто ожила, она буквально ворвалась в мою голову, расставляя все по своим местам, добавляя красок и хитросплетенного сюжета, создавая далеко не идеальную семью, где из всех родственных связей только наша самая крепкая и настоящая. Твой Финн удивительный и необычный персонаж, казалось, он пребывает в двух мирах. В хорошем, где у него любимая работа, что выросла из хобби, лучшая подруга, что всегда рядом, поддерживающий брат. И в плохом вместе со своим комплексом, частной клиникой или, проще говоря, дурдомом, отцом-тираном, откровенно ненавидящим его, и полным отсутствием нормального здорового детства. Балансируя где-то на грани этих двух миров, он пытается жить нормальной жизнью, мечтает о самых обыкновенных буднях, когда мысль дня – это что-то вроде «побыстрее бы домой после работы». У брата же все гораздо сложнее, несмотря на то, что не нужно себя больше контролировать в присутствии матери, поиски ее копии в каждой женщине не заканчиваются и потихоньку сводят с ума. Его искренне жалко, но все же он предстает человеком, у которого все еще может получиться. И для совмещения подобных противоречий, нужно не только обладать опытом ролевых игр или умением писать, но также и любить своего персонажа, прочувствовать эмоции, представить его жизнь и передать это словами на бумагу вместе со всеми переживаниями. Персонажи становятся не просто выдуманными, а как часть жизни, словно повернешь голову и вот он рядом сидит, задумчиво покуривая сигарету и рассматривая последние снимки в фотоаппарате. Тебе удалось передать его таким, что не только тебя или меня он зацепил, но и остальных, поэтому я возвращаюсь к своим поздравлениям тебе с постом недели. С твоим первым постом недели! С чем искренне поздравляю тебя и желаю, чтобы это попадание не было последним. Я рад, что мы разговорились совершенно случайно и теперь стали родственниками, когда оба в восторге от придуманного сюжета и с нетерпением спешим его отыграть. Я благодарен тебе за то, что ты со мной, брат.   
(с) Нейтан
Знаешь я всегда безумно рада, когда мои соигроки получают свое законное место в шапке форума. Рада по настоящему, горжусь и пускаю слезу умиления, потому что среди моих игроков всегда только самые лучшие, самые-самые. И ты один из тех, кого я с обожанием могу назвать «это мой соигрок, мр-мр-мр». Честно признаться, я вначале растерялась, когда мне было предложено написать слова тебе, меня заверили, что тебе будет приятно прочесть в моем исполнении пару строчек.  Моя растерянность была оправдана, все-таки я пока еще не знакома лично с Финном и мы только выстраиваем наполеоновские планы, относительно сам знаешь кого. Но потом я собралась с духом и поняла, какой бы из твоих персов не был удостоен внимания всего острова и приставлен к награде, я одинаково горжусь ими всеми. С ума сойти! Совсем недавно я думала о том, что тебе уже пора сверкнуть своим волчьим взглядом в шапке форума, чтобы заглядывающие гости и новички с затаенным дыханием говорили «о-оо-о, у них есть  голубоглазый Уэс» , а потом такие «боже-боже, он еще и ирландец» и наконец, зарегистрировавшись восклицали «он еще и холост!» и тут я такая из кустов «э, слышь, руки убрала, це мое».  Ну, в общем, мы оба знаем, как я умею отвадить чужие женские руки от твоего красивого и вдохновляющего на то, чтобы набрать больше персов и игр, словца.  Надеюсь, что это не последний раз, когда ты с лавровым венком и на коне, продвигаешься в шапку.  И в этот самый момент вокруг бушует толпа жаждущих коснуться тебя на удачу и пойти в шапку следом. (: И толпа сканирует "Финн-Фи-и-ии-инн, возьми меня-я-я в игру" а потом ты открываешь глаза и видишь рядом суровую меня, а возле твоего горла приставлен кухонный нож и я такая тебе "ток попробуй".
Мои поздравления и крепкие объятия, мистер Скандал <3
p.s. попробуешь сбежать, я тебя из под земли достану. <3   
(с) Летиция

Дарья

Джастин

Чарли

Алиш

Медея

Рэй

Когда Земля исчерпала внутренний ресурс, человечество устремило взгляд к звёздам в надежде найти новый дом посередь холодного космоса. Один за одним первооткрыватели отправлялись покорять безжизненные просторы, ознаменовав тем самым новую эпоху скитаний в истории, завершившуюся лишь с открытием планеты Эос. Наличие кислорода в атмосфере и развитой органики внушило людям обманчивую мысль о существовании безмятежного рая.
Первые корабли колонистов устремились на Эос десять лет назад, но мирные исследователи космоса оказались не готовы к встрече с крайне враждебной фауной планеты. Несмотря на отсутствие разумных существ на её поверхности, так называемые жуки не пожелали пускать на свою территорию иноземцев. Дикие, лишенные жалости существа разрывали безоружных людей в клочья, не оставив нам выбора. Мирный вариант исчерпал себя и теперь за дело взялись мы — военные.
Никто не может назвать точное количество жуков на планете, но технологическое и интеллектуальное превосходство позволило нам силой оружия и тактического гения установить первые аванпосты на Эосе, ставшие крохотными уголками безопасности на кишащей враждебной жизнью планете. 
«to be here and to leave» Бен/Амелия

Это сон, кошмарный длинный сон, медленный, слишком плотный, раскаленный, как игла над открытым огнем. Он чувствовал, как бьется в глотке отбивающее безумную чечетку паникующее сердце. Страх. Пронзающий, оковывающий, липкий. Заставляющий летать безумным мотыльком от стены к стене, биться почти о них телом, слепнуть в навалившейся темноте, что-то суетливо кричать. Догонят, поймают! Надо бежать! Тело на руках невесомое, жалкое, скрюченное. Изуродованное его собственными руками. Перед глазами до сих пор рассыпаются в стороны, опускаются на раскаленный шифер, обугливаются и развеиваются пеплом ее вырванные с корнем крылья (хотя может быть это искры от вспышек молний, кто знает). Жалко. Конечно, жалко. Он ведь тоже любит летать. Хотя нет, не любит. Мечтает. Взлететь птицей над морем, мчась к горизонту, кричать тонко-тонко бесконечную песнь. Глупости все это. Наваждения. Дурацкие сказки. Нужно жить в реальном мире. А в этой материи на руках девичье тело, уткнувшееся носом в его шею, размазывающее жгучую соль слез и дождя по коже. Темно, слишком темно после грозового светопредставления, мигающего в глазах настолько яркими всполохами, что зрение не торопилось возвращаться. Двести ступеней вниз. Гензель и Гретель оставляют алмазные капли следов за собой. 
«tranquilize» Джастин

Я набираю его номер, нажимаю кнопку вызова и жду, пока поднимут трубку. В какой раз за этот чертов вечер? Судя по списку исходящих звонков в четвертый и это за последние два часа. После того, как меня перекидывает на голосовую почту, задумываюсь, оставить сообщение или просто позвонить попозже. Говорить красиво, а главное спокойно я уже не могу, чувствую, как трясет изнутри от бессильной злобы. Я каждый чертов день, напоминала ему об этом ужине на протяжении недели, а он умудрился забыть. Неделю, черт возьми! Лана, зная о его чрезмерной занятости, запланировала это все за неделю и каков результат, как мне теперь смотреть в глаза своей сестре?  А ведь это мог быть ужин у родителей, вот уж где я действительно захотела провалиться сквозь землю, наблюдая за тем, как расстроенная Мария будет убирать со стола выставленные лишние столовые приборы к ужину. Она и так натерпелась подобного от моего брата, причем в этом я была виновата косвенно, а теперь… Merda! Я знала, что так будет, моя интуиция редко играла против меня. Чувствую, как гнев приливает от шеи к щекам, а глаза и нос знакомо начинают щипать. Это уже десятый раз, когда я даю волю слезам, словно бы оплакивая свои нынешние отношения, но сегодня я решила, что впервые не заплачу, пока подхожу к своей входной двери. Наши соседи, исключая мою родную сестру Лану, наверное, думают, что у меня психоз. Последняя капля. 
«selfish love» Летиция

Давно не секрет, что их отношения замешаны на крови. Шелест рубиновой жидкости, бегущей по ее венам, ласкал обостренный слух хищника. Манил. Подстрекал. Разжигал животный аппетит и дикую страсть. Греховная тяга заставила монстра шагнуть через край. Жажда крови и власти разрушила их жизни. Все в прошлом. Бен стал другим… Аргументы в пользу перемен собирались крупинка к крупинке. Под жаром его дыхания сплавлялись в нечто цельно-необъяснимое. Надежда искала путь обратно к ее измученному сердцу. Бен шел по памяти, нащупывая ногами стертую тропку. Она затерялась  среди обломков прежних привязанностей и чувств. Его запоздалые обещания перестали падать в пустоту. Оставляли след в душе Марии.  Сверкали металлическими штрихами, выцарапанных надписей на обломках разрушенного доверия. Бережно соскребали налет патины и ржавчины. Оголяли потускневшие надписи-признания об ушедших чувствах.. Теребили раны. Не позволяя забыть, что их любовь потерпела крушение. Ее любовь рухнула с небес на дно глубокого ущелья. В обуглившихся станках сложно узнать беззаветные чувства и готовность отказаться от мира ради любимого мужчины. Звучит до оскомины пафосно, а  на расстоянии выглядит печально-уродливо. Тупизм слепой идиотки не достоин даже сострадания. Мария добровольно переступила порог логова монстра.
«L'ete indien» Мария

В лесу чувствуется беспокойство и, не говоря больше ни слова, я поднимаюсь с места, схватив нож и надежно спрятав его в своем тайнике, куда он точно никогда не доберется. Я сбрасываю одежду у входа и покидаю теплое нутро пещеры, закрыв вход валуном. Обращаться волком за столько лет уже совсем не больно, не страшно. Тело привычно деформируется, покрывается шерстью мягкой и жесткой, когти отрастают и я чувствую, как наливаются силой мышцы. Ветер бьет в лицо, ласкает шерсть. Охотники. Я чувству их запах, порох, сталь. Они пришлю сюда охотиться, когда охота уже запрещена, когда звери уже не ожидают нападений. И ведь по ним видно, что эта охота не для прокорма, а развлечение. Я чувствую от них запах крепкого вина. Их много, пять разных запахов, три себялюбца и двое – окутаны страхом. Меня ведет к ним лес и совсем скоро я вижу их. Чувствую грязь их душ.  Желание убивать у троих столь велико, что стрелять они начинают, лишь только услышав, как под моими лапами хрустит снег. Наивные. Я не дамся им так легко. Да и что мне дробь – жалкий горох. А вот нож, что  один из охотников втыкает в мою лапу уже доставляет неудобства, приносит боль. Серебро. Оно жжет края раны. За такое – я не отпущу никого… Все они станут удобрением для деревьев, всех их не найдут до самой весны, а, может, и никогда, слишком глубоко в чащу они забрались, слишком надежно снег укрыл их следы.
«На тропинках в темной чаще» Дитрих/Волк

К югу от Грейт-Глен, в живописной местности Фортриу, орошаемой водами Несс, простирались обширные леса, покрывавшие большую часть холмов и долин. Край этот в суровости своей был прекрасен – ветра, дувшие со стороны залива Мори-Ферт, несли в себе жгучую стужу и оставляли на губах странников горьковато-соленый вкус.
Закатное солнце неспешно садилось за горизонт. Развесистые дубы, с невысокими, мощными, покрытыми мхом стволами, что были свидетелями множества беспощадных битв, простирали свои страшные корявые ветви над мягким дерном. Меж ними то и дело промелькивал бук, остролист и подлесок из разнообразных кустарников – тутовник и бузина – они разрослись по земле так густо, что солнечные лучи путались в их неприступных кронах. Местами лес расступался. Извилистая сеть аллей ускользала в глубь его, тревожа воображение – древние духи не ведали не сна, не покоя в этом дрожащем, рассеянном свете алого и золотого. По правой стороне от самой широкой просеки, что вела прямиком из Аскарта – замка пиктских королей – возвышался холм – настолько правильной формы, что, казалось, был насыпан специально. На вершине его находилось старое капище – неполный круг из грубых, неотесанных валунов. Пять из них стояли стоймя, остальные были свалены руками приверженца новой веры – частично на склоне, частично на том же самом месте, где были когда-то водружены.
«Эндшпиль.» Киллиан/Смерть

Running out from the sun

Лучшая игра недели

Дарья не празднует Рождество, зато окончание диеты кажется ей действительно отличным поводом, чтобы провести вечер за бутылкой вина и тарелкой сыров. Диета у Дарьи, угощает Гленн – где-то здесь чувствуется некая вселенская несправедливость, но ходят слухи, что это и называют отношениями.
Дарья, можно сказать, счастлива: ей повезло повстречать Гленна. На цинизме Дарьи это, конечно, не сказывается, но ее взаимоотношения с окружающим миром терпят некоторые изменения в лучшую сторону: она учится идти на уступки. Гленн говорит, что сделает ее счастливой. Гленн говорит, что хочет жениться на Дарье. Дарья говорит:
- Я с удовольствием испорчу лучшие годы твоей жизни, но, может, сперва окончим колледж?
Гленн говорит:
- А давай.
Будущее видится им чем-то светлым. Приятным. Дарья на самом деле может представить себе совместную жизнь с Гленном: это будет спокойное время, с возможностью возвращаться в уютное место, где все раздражения внешнего мира останутся за входной дверью; это будет просмотр фильмов на мягкой софе, бокал вина в руке, плед, это будет сожженный ужин и последующий за ним поход в кафе через дорогу, это будут редкие встречи с родней по праздником – такие редкие, что поездка будет сопровождаться легким предвкушением.
Дарья видит всё это. И нарисованная в уме картина ее совершенно устраивает.
Они покупают два билета на самолет в Нью-Йорк. В эти выходные дом, стоящий на Девятой Авеню, собирается принимать гостей – не весь, конечно, а лишь квартира, где проживает мать Гленна; отец, увы, покинул этот мир года четыре назад. Дарья понимает, что это самые настоящие смотрины, и обещает вести себя хорошо. 
Дарья

Аманда – связующее звено семьи. Братья искусно притворяются, что находиться в компании друг друга – для них подобно заседаниям праведников в райских кущах, Аманда исправно угощает, а Дарья скромничает. Не высовывается. Гленну и без того весело, ни к чему добавлять лишний повод для распри. Впрочем, Сету достаточно даже ее акцента. Дарья же делает ему скидку – возможно, он впервые встречает канадку, а первый опыт, говорят, весьма болезненный.
Вежливость Дарьи забавляет его, а сама Дарья помнит, что несмотря на всю любовь Аманды к Гленну – его подругу женщина встречает впервые, и уж старший сын-мудак куда роднее и приемлемее, чем совершенно чужой человек.
Да ничего, таких Сетов Дарья встречает ежедневно, что ей один семейный вечер за игрой в покер? В котором, к слову, Гленн так же плох, как и сапожник в дирижировании, и играй он в казино – сидели бы, как церковные мыши. А не студенты престижного канадского колледжа – прочувствовать разницу может не каждый.
Вопрос о работе остается и закрытым, и открытым одновременно: Сет говорит, что это бизнес, мать шутит про незаконные дела, а Гленн добавляет, что вовсе это не шутки. С Гленном всё понятно – он программист, в эту эру новых технологий без работы явно не останется, к тому же Гленн скрупулезен, сосредоточен и полон целеустремленности. Событийный менеджмент Дарьи звучит круто, но несколько расплывчато.
Шутки, чай, пирог с черникой – всё мило и спокойно, но осадок, конечно же, остается. И этот разговор о Дне благодарения, который было бы чудесно провести вот в таком же семейном кругу, но все понимают: этого не будет. Нет. Только через чьи-то трупы, Америка, жестокая же ты страна.
Дарья

И кипятильник свой заберите!

Хасик был вторым ребенком, но единственным братом своей младшей сестры. Сбой в логических подсчетах произошел почти два года назад. Оттого лишь саднило где-то внутри, а на могиле Залика осел гранитный памятник и буквы пафосной фразы, вмещающей в себя и лучшего сына, и друга, и героизм, и вечную славу, покрылись налетом. Хасик помнил его, как брата, да и родом был из тех кровей, которые по части хитрожопости оставляли евреев далеко позади, поэтому держал свое мнение о геройстве Залика и роли отца в его смерти при себе. Вряд ли представители громкой фамилии оценили бы пьяные высказывания, сдобренные большой порцией слез, коими бросался в доверенном кругу Хасик в первые дни после убийства старшего.
Залик только недавно закончил университет и отрабатывал ппсником на улицах свои полгода до повышения, положенные отцом, взявшим отпрыска в свой отдел. Хасик изначально морщился на плебейскую работу брата, за которую выслушивал насмешки (конечно же не прямые) и от собственных друзей и просто знакомых, запальчиво заявил Залику, что на подобные мудачьи предложения отца и не согласился бы. Пахан легко мог устроить старшего на теплое место в отдельном кабинете, но Залик, имеющий в голове "свою схему" ачивок, что срубит с отца за покладистость, только ухмылялся. Хасик смеялся в ответ, как будто ему не были известны все помыслы Залика, сводящиеся к одной бляди. И ладно бы он просто потрахивал свою недалекую буферастую Людочку, без рода и племени, родители которой приехали откуда-то из рязанской глубинки, прельстившись буклетными кавказскими красотами и гостеприимством (это говорило о том, что отсутствие мозга у них семейное), так он еще и вздумал на ней жениться.
Дамиан/Хасик

Неподготовленному зрителю Громкая могла показаться полным олицетворением своей фамилии, плюс ко всему она была абсолютно ебнутой и лишенной какой-либо доли такта, но к Авроре всегда относилась так нежно, что кому ни расскажешь – ни за что не поверят. Наверное, нужно было провести с ней большую часть жизни, чтобы рассчитывать на такое снисхождение и деликатность, но в это утро (ладно, день) Аврору волновали совсем другие вопросы.
С несвойственной Ире мягкостью, подруга тихо, чтобы не потревожить больную голову Авроры, рассказывала как-то спокойно и умиротворенно, с легкой мечтающей полуулыбкой, как после ресторана искала подругу, звонила на телефон, который Аврора забыла в ресторане, как чуть ли не организовали спасательную операцию с джигитами во главе, и как почти в тот самый момент, когда протрезвевшая в конец Ира уже собиралась идти на ресепшн, чтобы обзванивать ментов и морги, на пороге их номера появился Хасик с абсолютно убитой в хлам Авророй на руках. Ирэн моментально сообразила, что к чему, забрала улыбающуюся и бормочущую в шею питекантропу какие-то дикие слова аля «витязь в тигровой шкуре» подруженьку, потащила ее в ванную, ничего не спрашивая, и смыла с нее столько песка, что из него можно было бы построить макет их пансионата в натуральную величину. За сим уложила спать, наученная опытом общения с пьяной Авророй, и стала ждать пробуждения, чтобы начать тактично выпытывать подробности.
Подробности филологичная голова нашей девы вспомнила сразу, да такие, что от жгучего стыда свернулась клубочком и накрылась простынкой с головой. Так унизительно она не чувствовала себя со времен первого похода к гинекологу, совковской старушенции.
Джон/Аврора

Keep your hand on your gun

Разнообразие запахов старого по местным меркам Салуна могло поразить воображение любого, не заезжего по таким местам человека. Даже описать весь тот бурный коктейль, к которому притерпелись все местные было крайне трудно, а уж тем более передать на словах все те чувства, всю любовь и ненависть, которую могли испытывать люди, и неужели скверность характера могла бы не стать вполне закономерным следствием для тех, кто жил в таких условиях и жизнью этой наслаждался? Паровым облаком запахи поднимались из кухни, что уже сейчас могла сравниться разве только с топкой паровоза, мчащегося по трансконтинентальной дороге. Жареное мясо, хлеб, шкворчание кипящего жира – сумей эти запахи пробиться дальше барной стойки и все ковбои, жрущие свою пресноватую похлебку, тут же скончались бы от через чур обильного слюноотделения, неизменно забившего оба горла, но их собственный аромат, с лихвой заглушающий единственный приятный источник, служил не менее надежной защитой от такой кончины. И именно запах людей, уставших после долгой дороги, в той одежде, которая уже вполне могла назваться шкурой и начать жить самостоятельной жизнью (столько в ней было всего человеческого) – был основным благоухающим и уже давно не выветриваемым спутником заведений подобного рода. Нет, конечно, порой он становился слабее, когда наступала предрассветная ночь, салун пустел и окна в нем раскрывались на полную ширь, но все же стойкость запаха уже прочно въелась во все поверхности и неизменно ощущалась любым неискушенным человеком. Благо таких, в эти места не захаживало еще со времен первых поселенцев. Но была в салуне и третья сторона.
Медея/Кэти

Пять долларов... Пять долларов - цена была приемлемой. Не сказать, чтобы особенно дешево - вероятно, сказывалась близость от серебряной выработки, но и до столичных было еще очень далеко. Здесь даже оставалась возможность задержаться чуть подольше - может, даже до того момента, как их банде вновь посчастливиться выйти на крупное дельце, иначе не стоило и дергаться. Денег покуда хватало на прожитье, даже на некоторый шик, а подставлять свою и без того уже золотоносную задницу ради пары пенсов было Биллу недосуг. А поэтому... пять баксов - отличная цена. Если, конечно, не названная ему персонально со всей любовью, на которую расщедрилась эта белокурая бестия. На ее предложение Уилсон согласно покивал - за этим уж точно не было необходимости перетирать и дальше из пустого в порожнее, ведь они здесь все были деловые люди, на Западе иначе было и не принято. Барменша, конечно, его дичайшим образом раздражала, но разве способна одна фурия была хоть сколько-нибудь испортить ему настроение своим старушечьим брюзжанием? В то время как нашлись дамочки и куда более приветливого нрава, одарив Билли надеждой, что и не все так уж плохо в этой дыре, что здесь ему также найдется приют и женская ласка, хотя бы и за фиксированную оплату. Мужчина не считал это чем-то дурным или из ряда вон выходящим, он еще с раннего детства усвоил, что у всего была своя цена, как у услуги любого характера, так и у поступков. И за свою злосчастную судьбу он решительно продолжал брать неслабые контрибуции от жизни, в какой-то момент даже несколько задолжав ей, но не собираясь расплачиваться с кредитом. Но о вещах можно было позаботиться и чуть позже, сейчас же у него оставалось иное дело.
Мэд/Билл

Friend, don't forget me

- Чего же ради ты всё это сотворила.. - пробормотал Сол, захлопывая дверцу шкафчика.
К сожалению, Змей не торопилась как-либо отвечать на его послания. Похоже, она не испытывала ни малейшего чувства вины за их нынешнее положение.
"Я спасла нам жизнь", - вот и всё, чего удалось от неё добиться. Сол, конечно, ни минуты не сомневался, что опасность для их жизни представляла сама Змей - её темные делишки.
Сол прикусил губу.
Вот только причем тут школа-то?! Август подходил к концу - начало семестра на новом месте всегда трудное, но шло время, а у него не выходило полюбить это место. С несмолкающей настойчивостью оно преподносило Солу одну новость за другой - о нём самом, к полному его неудовольствию. Так, например, оказалось, что он привык: к своей, пусть небольшой, но власти, ограниченной - но известности, формальному - но авторитету. Привык, сжился, дал врасти - получал удовольствие. Воспринимал, как само собой разумеющееся. Это было не тщеславием, вероятно... Но, оказывается, всё это время такое положение вещей составляло часть его привычного довольства жизнью.
В этой школе он был никем. Нет, конечно, его личное дело было оценено - однако рассчитывать на прежнее положение не приходилось. Они хотели его опыт, но, как бы это?.. Солу приходило на ум - "консультирующий детектив". Было слишком поздно, чтобы начинать заново - Сол трезво оценивал возможности. Скоро он выпустится отсюда - а взять быка за рога ему не позволит ни травма, ни отсутствие вовлеченности в жизнь этой школы. Даже через год это было бы очень авантюрное предприятие.
Чарли

"Так не бывает", - говорит Алиш себе из дня в день, - "Так, мать его, не бывает".
Все шло слишком хорошо. С тех пор как он появился на пороге дома "дяди Джастина", жизнь резко свернула на Повороте в неожиданно непривычное мирное русло. Не надо было больше думать, где ты встретишь ночь, где взять деньги, где остановиться вовремя. Кажется, в этот раз он успел. А Змей нет. Алиш моментально ловит мысль и запихивает ее поглубже. Не здесь. Он раскиснет, превратиться в клубок из сожалений и соплей. Не к месту, не ко времени. В школе учиться, дома учится уживаться с новоиспеченным родственником. А горевать? По дороги до дома. Она длинная, можно долго брести по улице, прежде чем сесть на поезд. Когда Том приволок новость, Элли не поверил. Насупился, подобрался, буркнул, что брехня и ушел на всю ночь. Вышло неудачно. Или наоборот. Огромное Колесо Жизни скрипнуло и повело по новому пути. Быть, может, случись все в другой день, Алиш бы отбрехался озлобленным щенком. Не раскис бы, собрался.
Сейчас тоже надо. Прошлая школа располагалась в двухэтажном типовом здании, что строили в середине века. Ее план был прост и интуитивно понятен. Вот младшие классы, вот средние. В пристройке - спортзал. Ничего лишнего. Новая школа радовала петлями коридоров, занятиями еще в госпитале и колледже, и множеством непривычных мелочей. Вот сейчас у него математика. Точно?
Алиш поднял голову от помятого расписания и застыл. "Надо же", - только пронеслось в голове. На лицо вылезла идиотическая широкая улыбка и тут же скрылась. Перед Змеем он оказался в мгновение, растолкав бесцеремонно попавшихся на пути учеников.
Алиш

Welcome to my silly life

Нельзя сказать, что Рену прямо было необходимо, чтобы новая подруга восприняла его слова в серьез, но обида вперемешку с досадой кольнули короткой вспышкой. Впрочем, тут же испарившись, когда из груди вырвался тихий смешок, а губы растянулись в новой улыбке.
- Не прокатило, да? – поддержал «правила игры», сделав нарочито скорбную физиономию. – А я так надеялся тебя впечатлить… - вздохнул грустно, но тут же сразу улыбнулся. – Кстати, раз уж ты об этом заговорила. И чем же можно впечатлить современную девчонку?
И, опять же, не то чтобы он собирался кого-то впечатлять, но послушать было интересно. Послушать и запомнить. На будущее.
Когда он заговорил о матери, на лице Джо на мгновенье промелькнуло что-то такое… быстрое, едва заметное, но едва не заставило споткнуться. Рен, кажется, даже нахмурился на секунду, вглядываясь в лицо девчонки и пытаясь понять, что это было. Но, нет. Не успел. Если что-то и было, то уже прошло. И она снова уже улыбалась. Так же, как и Рен. А когда Джо заговорила про «тренироваться», парень и вовсе рассмеялся.
- Я настолько плохо говорю по-английски? – все еще посмеиваясь, легонько толкнул девчонку плечом, давая понять, что просто шутит. – Но ты права. Тренировки мне не помешают. А вот разрешение болтать ты дала мне зря. Смотри, устанешь еще.
И ему вот тут и замолчать, но Джордан задала вопрос. И тема сама собой развилась дальше. И, конечно же, парень врал, когда говорил о возвращении на родину матери и сестры. Правду сказать язык не поворачивался. Особенно после уже озвученной лжи. Да и для самого себя так было как-то легче воспринимать реальность.
- Ага. – подтвердил, что, да – мама вернулась на родины.
Рик/Савазаки

Для Джордан, чей мир ещё год назад ограничивался стенами детского приюта, а круг общения - такими же несчастными сиротами, оставленными в силу определённых обстоятельств, история Рена звучала в самом деле неправдоподобно. Нет, она, разумеется, знала о существовании сильных мира сего, более того, некоторые из них проживали буквально по соседству с владениями Дональда Барренса, но но как-то совсем слабо верилось в то, что отпрыск одного из таких очень важных персон вдруг сочтёт Джордан… скажем, достойной внимания. Возможно в ней говорило отсутствие опыта общения с противоположным полом в плане романтических отношений, но что-то подсказывало девушке, что это не может быть розыгрышем. Рен не выглядел одним из тех парней, упивающихся жестокими шутками над более слабыми и подверженными внушению ребятами.
- Увы, - она пожала губами и улыбнулась ему ободряющей улыбкой. - Не расстраивайся! В следующий раз повезёт, - перевела всё в шутку Джордан, сама не зная правильного ответа на этот вопрос. Рен застал её врасплох. Она не была сильна в аспекте взаимоотношений полов, а также что нужно делать, чтобы впечатлить девушку. Как впечатлить парня, она тоже не знала, ибо никогда этим не занималась и не стремилась. Да, она была грешна тем, что порой заглядывала на странички девчачьих журналов, где давались разнообразные советы, но не видела для себя необходимости применять их на практике, да что там на практике, одна только теория провоцировала на смех.
- Но у тебя неплохо получается, - признала Джордан, отвешивая своеобразный комплимент в адрес произношения молодого человека. Она искренне рассмеялась, не собираясь ни в коем случае дразнить его.
Джордан

Джонатан
посмотреть

Арья
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Рауль
посмотреть

Мэд
посмотреть

Хайди
посмотреть

Имя персонажа: Нэйтан Прайс
Возраст: 28 лет
Внешность: Chace Crawford / Чейс Кроуфорд
Род деятельности: что-то связанное с политической деятельностью на ваш выбор

Описание персонажа
Отношения с персонажем:
мой младший брат, старший брат вот этой занозы - Morgana Price
Описание персонажа:
Средний в семье Прайсов, родился и вырос в Вашингтоне, отец - политик-республиканец, сенатор от штата Вашингтон, мать - домохозяйка, добропорядочная жительница Юга. С детства считался главной надеждой отца, потому как старший не удался, а младшая и вовсе была девочкой. Бредил политической карьерой, на стульчике зачитывая Санте не стишки, а предвыборную программу. Учился на отлично, забрасывал родителей благодарностями учителей и грамотами, объединяя в себе все качества идеального ребенка. Паршивой овцой в семье всегда был Тристан, и почему-то Нэйт всегда считал своим долгом наставить его на путь истинный, но был так стеснителен, что решил искупить обучение братской любовью и жертвенностью.
Именно Нэйтан периодически говорил родителям, что он разбил вазу и сломал стол, аргументируя, что ему ничего за это не будет, а Тристана просто убьют.
Именно Нэйтан подговаривал еще несмышленую Моргану покрывать ночные вылазки Тристана через удобный балкон в комнате младшей, ссылаясь на то, что ей снятся кошмары и только старший брат в ее комнате может спасти ее от монстров.
Именно Нэйт, когда дело доходит до серьезного происшествия: Тристан в свои шестнадцать, возвращаясь из клуба пьяным на рулем угнанного отцовского автомобиля, сбивает насмерть беременную женщину, запальчиво предлагает пойти за брата в тюрьму, в то время как Мо просто ныла, что это позор и ей неудобно перед подругами, мать заставляла отца придумать план по спасению нерадивого отпрыска, а сам виновник торжества милостиво соглашался с предложением брата.
Именно Тристан на жизненном пути Нэйтана убирал все камни, непременно оставаясь в тени и всегда держал безразличную улыбку для брата.
Тристана вскоре отправили в НЙ учиться с глаз долой. Нэйтан и Моргана пользовались всеми благами любимых чад, пока старший жил в общаге. Нэйт умудрялся пересылать ему часть карманных денег, а во время приезда Тристана домой главный соперник Нэйтана на выборы в главы студенческого сообщества сломал руку и отказался от дальнейшей гонки.
Нэйтан в числе блестящих выпускников, внезапно женился по указке отца на младшей дочери отцовского друга и даже влюблен в это милое создание, на свадьбе журя Тристана за то, что тот отказался жениться в свое время на старшей. Тристан многозначительно молчал, желая счастья, но взяв обещание с Нэйта непременно прийти к нему, если что-то пойдет не так.
У Нэйтана родилась дочь и он вскоре с женой переехал в НЙ, былой дружбы между братьями восстановить не удалось, но они тепло общались, хотя чаще Тристан виделся с племянницей, пока ее родители погрузились в гонку за свои карьеры в Нью-Йорке.
Дочери четыре года. И перед переломным кризисом в пять лет случается страшное - казалось бы крепкая идеализированная семья на грани распада.
Именно отсюда и начинается отсчет истории Нэйтана на Манхэттене.

Ваш пост

Личные требования к игроку
Если вы прочитали тот сумбур, что выше и у вас осталось желание осилить и эти строки, вы уже наш человек. Если серьезно, то этот образ для того игрока, кто хочет повести игру от лица положительного героя и сильной личности в состоянии аффекта к окружающей действительности. Степень мы продумаем вместе, фактов, которыми можно озадачить Нэйтана много, а лишать игрока свободы выбора изначально - терять вдохновение на то, чтобы подогнать героя под себя. Нэйт не идеальный, он просто человек со знаком плюс, и недостатков, и проблем у него масса, мне не хочется ограждать вашу фантазию. И только игроку на роли решать, насколько глубоко падать, мы же с Мо будем рядом, поможем освоиться на дне океана, поведем любую игру от стеба до драмы #минутасамопиара. Сразу говорю, что если дело окончится разводом, а отсуженная у стервы-матери племяшка останется на волю дядиных загребущих объятий - это только в плюс. Вы сами вольны себе выбирать дальнейшие отношения, хоть сохранить брак, хоть податься в монахи. И в том, и в другом случае, мы с Мо, живущие в доме напротив кладбища, с удовольствием станем жить напротив вас.

Связь с вами
гостевая, лс, дальше посмотрим, я всегда тут

Running wild and running free
Two kids, you and me…

Дэвиду казалось, что Каролина будет с ним всегда.
В пресловутых брачных клятвах, когда звучат слова и в горе, и в радости, в богатстве и бедности, всегда хочется ухмыльнуться потому что существует лишь малый известный ему процент людей, что могут похвастаться выполнением данных обязательств перед друзьями, родственниками, священником, да самим Господом Богом. Он бы не спешил назвать это все абсурдом актеров на сцене, бездарных настолько, насколько же и известных, когда приходиться приклеивать улыбку ко рту и откровенно врать, как же замечательно они сыграли, поздравлять и желать успеха, счастья, здоровья и по стандарту дальше. Стэнли овладел искусством лицемерия в совершенстве, мог быть убедителен даже в том, во что сам не верил, он был фальшивым и совершенно не искренним, если того требовала ситуация или человек, но видеть этого не позволял никому, в особенности то, каким мог быть в своих собственных четырех стенах. Площади, где нет любопытных глаз, а гости столь редкое явление, что не заботился даже о большем количестве посуды, потому что не любит присутствие посторонних, несмотря на огромное количество знакомых, небольшое друзей, и собственных родителей. Выстроенная крепость была создана для отдыха, где мужчина мог не хвастаться своими аристократическими замашками, умением отстегивать саркастические замечания на уровне, недоступном никому, одеваться с иголочки и, не дай Бог, закинуть ноги на диван в обуви. Дэвид был чистоплотным, любил порядок, иногда позволял себе развалиться, устраивая в квартире бардак в разумных пределах. Разгрузочные дни, они так их называл, чтобы поддерживать форму настоящей скатины на работе, на приемах, да везде.
читать продолжение: «breathe in and breathe out»

Привет, милый.
Я уже знаю, что ты обновишь форум и искренне удивишься. Очень надеюсь, что не будешь есть в этот момент, а то сначала придется откашляться, а только потом успеть почитать мою речь.
Уж не знаю, почему ты не веришь в себя с завидной регулярностью, что мне хочется завести себе плетку и каждый раз, когда ты говоришь «не получилось» пользоваться ей. Но мы-то знаем, что мазохисты и лучше никому от этого не станет. Кхм. Вот об этом подробнее поговорим лично, кажется, не для этого мы здесь сегодня собрались.
Лично я тут прыгаю от радости — с тех пор, как мы начали вместе играть, ты уже попадал в лучшие, но тогда не мне выпала честь писать тебе поздравления и восхищения на лучший пост, но я ждала, я верила, и, наконец, дождалась! МВАХАХАХА.
На самом деле, это потрясающая закономерность: спустя год мы поменялись местами на зеркальной истории персонажей. Снова авария, снова страх и снова мысли только об одном человеке.
Ты так любишь вспоминать о том, что давным-давно, несколько игр и бесконечное количество постов друг другу назад мы договаривались с тобой, что у нас не будет драмы. Да и про пару тогда совсем не говорили, помнишь? И теперь мы здесь с сильнейшим постом, который заставил меня бросить все и долго сидеть на скамейке торгового центра, читая его. А потом, когда я дочитала, я отчетливо помню, что сидела еще некоторое время и никак не могла прийти в себя. Для меня именно это всегда было признаком качества поста — когда ты залипаешь и просто ничего не можешь сказать. Слова приходят немного потом, но первое время получается что-то нелепо мямлить и слать стикеры.
Я все не могу поверить, что уже пролетело столько времени. Столько всего отыграно (спасибо тебе за это бешеное вдохновение) и столько всего еще предстоит отыграть (мне порой кажется, жизнь Стэнли продумана настолько вперед, что нам можно играть ее до конца нашей)), и это — нереально круто. И за это стоит благодарить тебя, ведь ты не даешь мне расслабляться и исчезать в работе окончательно и вдохновляешь на новые подвиги.
Вот сейчас мы переписываемся с тобой, я пишу эту речь и скажу тебе здесь «перестань со мной спорить, засранец, ты же знаешь, что я права». И уже сегодня ты это нехотя признаешь, потому что ты — лучший. Не только для меня, хотя я буду радостно любоваться на твою моську в шапке форума (с телефона, в основном, конечно, но от этого моська не будет менее прекрасной).
Я безумно рада, что у нас получилось не смотря ни на что, и получается раз за разом, и будет получаться еще и еще, ведь это — главное. Я рада, что у нас все получилось именно так (да-да, я помню, что ты положил глаз совсем на другую женщину тогда, но теперь, уже даже не год, а полтора или два спустя мы оба с тобой понимаем, что вышло все это к лучшему. Да и ее ты тоже заполучил, но об этом я расскажу в следующей речи на лучший пост хд), я рада, что мы стали гораздо большим, чем соигроками (между прочим, тебя ждет твой магнит из отпуска -____-), я рада, что наши истории живут, и я безмерно счастлива, что мне пишут ТАКИЕ посты. Спасибо тебе за такое шикарное возвращение из отпуска!
Я тебя люблю.
А еще... Это, между прочим, немаловажная деталь.
Я очень хорошо помню, чем закончилась твоя речь для меня в прошлый раз.
И сейчас момент и здесь, и по сюжету, позволяет:
Дэвид, я согласна!   
(с) Каролина

Cамин

Мария

Бенджамин

Нил

Син

Летиция

Честность - не самое сильное из твоих качеств. Ты вообще знаешь очень мало людей, которые говорили бы честно и откровенно, и при этом добровольно. Из кого бы ни пришлось силой вытягивать каждое новое правдивое слово, ты не переставал думать, а правда ли это? Вновь отгоняя от себя тень сомнений и не доверия. Ты умеешь доверять людям, но каждый раз очень осторожен. Несколько раз обжигаясь, человек должен научиться останавливаться прежде, чем вновь шагнуть в огонь. Ты столько раз уже разочаровывался в людях, что впору было менять профиль в работе и идти... куда же? В священники? Но разве люди честны перед Богом? Разве их душа открывается и становится чиста? Ты уже и в это не веришь. Может, судишь лишь по себе, а может... А что может, Леннарт? Ты ведь сам ни разу не был на исповеди. Тебя туда и не тянет. О чем ты можешь рассказать? Какую правду сказать? О том, что влюблен в женщину, с которой должен был быть счастлив твой брат? О Елене, что живет в твоем сердце, а любовью к ней ты предавал и собственную жену, с которой тебе так тяжело давался каждый новый день. Священник бы тебя спросит: тянет ли тебя к Елене и ты бы сказал, что «да». Тянет так же сильно, как и в вашу первую ночь. Тянет, и ты думаешь о ней в те мгновения, когда понимаешь, что не слышишь, как в твоей груди живет сердце. Оно осталось у этой женщины, и сил нет для того, чтобы попросить ее вернуть тебе его.
«.стоит отвлечься на миг» Леннарт

Если внимание слишком надолго зацикливалось только на одном предмете, то он постепенно терял собственную форму. То же самое происходило со смыслом с десяток раз повторенного слова. А потому Рипли изыскивал для себя возможности подумать о чём-либо ещё, кроме беспросветного дождливого мрака конголезских джунглей, иначе котелок давно бы уже перегрелся и отказался работать. Сидел бы он на крыше один, как попугай на жёрдочке в своей клетке, наверняка про себя повторял бы по очереди клички всех оленей Санты по порядку; пел бы, едва шевеля губами, залихватские портовые песенки; или придумывал, как из национального парка добраться до деревни Икоко, которую тоже хотел бы увидеть, раз с остальным не так повезло. По крайней мере, так он думал теперь, хотя, чего греха таить, может быть, раскис бы так же, как земля под ливнем. Зато здесь и сейчас с ним оказалась Элис. Так себе достижение, конечно. Могла бы протанцевать до утра в баре Мбандаки, где риску подвергалось разве что содержимое кошелька, а уж никак не жизнь. Резонно пожав плечами по поводу несбывшихся мечт, Купер уже почти округлил губы в ответ на реплику о Сливках, точнее, на её продолжение, но прикусил язык. Рождество тоже случалось один раз в год, однако никому не приходило в голову, что его можно успеть не прочувствовать, хотя… да, Рипли думал вовсе не о Рождестве.
«don't yawn, cause this is Africa» Рипли

Её жизнь с самого начала была банкой с серой краской. Такой, срок годности которой давно истёк, субстанция ссохлась, превратившись в единый кусок, покрытый трещинами. Просто так его теперь не достать из жестяных застенок, но если щедро залить растворителем, можно добиться относительно сносного результата. Но даже в этой жиже, там, где не должно было быть ничего вдохновляющего, ничего трогающего и волнующего, ничего вызывающего трепет и восторг, Джин находила всё это, собирая в ладони, нанизывая счастливые, уютные события, как бусины на нитку. В тех, наполненных серостью днях, нет-нет да и встречались другие, те, которые уютно ложились в пальцы, которые приятно было подносить к лицу и рассматривать со всех сторон, лёжа на продавленном, пахнущем мочой диване. Не веря в сказки и в Фею Крестную, Джин верила в то, что мечтать не вредно, а часто даже полезно, потому что иногда только мечты и давали ей стимул подниматься по утрам, возвращаться в дом, где её никто никогда не ждал, терпеть побои, оскорбления и издевательства. Мечты вырваться, стать сильнее, найти возможность превратить банку серой краски в разноцветное полотно, наполненное жизнью и радостью. Когда в её жизни появился Арчи, она нашла счастье в редких дружеских посиделках и выходах, в прогулках, походах в театр и в кино.
«Sorry, I need time» Джиневра

Я хочу послушать твою сказку о нас.
Как однажды Принцесса, придерживая свои многослойные юбки, забралась в тёмную, страшную пещеру не по принуждению, а по доброй воле, и там нашла не Зверя, а разумное существо. Он мог бы казаться ей ангелом, сошедшим со страниц сказаний (а может и проклятий), она могла бы полюбить его, как брата, как отца, как сына - про святой дух умолчим, не к месту. Кожа его - серое полотно, разум его - гавань туманная, мысли его - путы, да только окаянные ли? Он взял себе имя - Кардинал.
Принцесса вела его к свету, Кардинал тянул её к себе во мрак.
Так они и застыли в полумраке, в полумире.
Мы пронизывали реальности, сквозь времена и истории, оборачивались ветрами. Так угадай же, кто из нас Норд?
Мои глаза закрываются, чтобы открыться вновь и взглянуть на тебя, моя печаль. Вечное спасение, вечная боль, мне без тебя не существовать. Моя печаль, моё проклятие.
Там, где ты, меня нет, оттого глаза и закрыты. Свет виден ясно там, куда он никогда не проникнет.
Надежда расцветёт там, где её не ждут.
«close my eyes» Рита

Я периодически кому-то кого-то напоминаю. Со всеми бывает, я и сам не исключение. Кого-то давно не видишь, с кем-то  встречался раз в жизни и не смог толком запомнить его лица, в то время как заметив кажущиеся знакомыми черты в человеке с улицы, преисполняешься уверенностью, что этот тот самый человек. Так бывает. Обознался, что поделать. Неловко это почти всегда, почти всегда для обеих сторон. И вот, выяснив, что произошла ошибка, люди с натужными улыбками расходятся по своим делам, стараются не вспоминать. Бывают и забавные случаи. Со мной тоже бывали. Перепутали как-то с одним актером довольно специфического жанра, пришлось доказывать - что это не я. Но вы бы видели разочарование на лице оппонента! На миг я почувствовал себя скотиной - разрушил чью-то мечту, чью-то надежду.
Я это все к тому, что жаль было бы разочаровывать человека, который, кажется, увидел во не старого знакомца. Его лица я положительно не узнавал, не мог вспомнить, где видел его, да и видел  ли когда-либо. Даже место жительства, названное для того, чтобы дать толчок памяти, только больше запутывало меня. В тех местах я знал многих, и многих не видел на протяжении вот уже десяти лет, а то и больше, и это я не говорю о школьных приятелях, с многими из которых я не хотел бы встречаться по тем или иным причинам.
«Жизнь твоя сплошной проклятый компромисс» Донован

Я был уверен, что был эгоистом. Я не думал о том, каков приходится другим людям рядом со мной. Как оказалось, я просто не встречал того, ради кого хотел стать лучше. Даря тебе не просто свободу, а целую жизнь, я отдавал тебе то лучшее, что есть во мне. Те капли доброты, которыми я был обделен. Я жил карьерой и довольно быстро и успешно ее построил, и.. мне плевать на нее. В эту секунду. Когда дождь барабанит по крыше этого самого козырька, под которым  докуриваю последнюю сигарету из пачки. А ведь утром она была полной. Через минут десять я вновь выйду на улицу, но уже мертвым человеком, зато ты будешь живым. По-настоящему живым. Ты будешь знать, что такое жить, не боясь каждого шороха и жить, только самому отвечая за свои поступкам, а не ожидая, что вот-вот тебе что-т о запретят. Я убеждаю себя, БЛЯТЬ, ДА, что так будет лучше для тебя самого. Я убеждаю себя, что мое сердце выдержит все это, но в глубине души, там, где находятся ответы на вопрос, люблю ли я тебя, я понимаю, что как раз я и не выдержу. Я люблю тебя, Клемент. Своей настоящей, невозможной, прочной как сталь и горячей как сам ад любовью. Все что во мне есть настоящего - это моя любовь к тебе. Доказывая это, я сделаю свой шаг вперед и вернусь обратно в его кабинет. Я подпишу договор. Условия? Ты даже ни о чем не узнаешь. Но если я этого не сделаю, то уже завтра твое тело будет в могиле, а тело Тины в лучшем случае сброшено в реку. 
«.когда вместо нас останется тьма» Стефан

L'ete indien

Лучшая игра недели

В эти мгновения единственной мыслью, о чем думал и сожалел Бен было то, что девушка не могла видеть его. Ее глаза окутала тьма и так долго не хотела отпускать. Уже слишком долго. Он все ждал, когда случится это чудо, но проходили, дни, недели, месяцы, а чудо не происходило. Не помогали лекари, не излечивало время, сил не придавала вера. Он верил за двоих, за нее и за себя, но это совсем не помогало. Ничто не возвращалось и не было так как раньше. Они оба тонули в темноте. Бен по привычке, Мария - из нужды подчинялась внезапно появившемуся недугу. Из-за него. Бен слишком отчетливо помнил из-за кого девушка оказалась в таком положении. Во тьме. Одна. Брошенная им. Ему слишком часто снились кошмары, где Мария так и остается одна, где он так и не находит ее, где бушующие в ночи монстры одерживают победу и забирают девушку, уводя прочь от него. Бен знал, что заслужил это. Он принимал эту кару. Но молили лишь об одном, чтобы за его ошибки больше не нужно было расплачиваться ей.
И сейчас, смотря ей в глаза, мужчина хотел, чтобы она вновь могла увидеть его, черты лица, то, что говорят его молчаливые глаза. Конечно, к его мольбам никто давно уже не прислушивался. Ни Бог, ни Дьявол. Оставшись в безверии и наедине с самим собой, Бенджамин не знал кому молиться, чтобы Мария вновь смогла обрести свет в своих глазах. Чтобы могла верить, жить и любить. В сердцевине ее зрачков вспыхали оранжевые языки пламени. Так происходило всегда, когда в прошлом она смотрела на него. В ее глазах жила любовь. А теперь... что осталось от этого чувства? Бен знал ответ. Но не хотел произносит его даже мысленно. Живя в очередном дурмане иллюзий он позволил себе слишком многое. Мечтать о том, что никогда не произойдет. Думать о Марии как о своей. Желать ее как в первый раз. Хотеть сказать так много, но не сметь прервать окутавшее их молчание. В молчании тоже можно было узнать так много.
Бенджамин

Вдохи отзывались болью во всем теле. Девушка внутренне сгруппировалась, ожидая очередного смертоносного удара. Монстру удалось преодолеть барьер отчужденности. Он слишком хорошо знал свою любимую игрушку.  Помнил все нанесенные раны и глубокие трещины в душе. Использовал ее ранимость и неспособность постоять за себя. Выжидал долго и упорно. Выбрал подходящий момент.  Протянул руку прямо к сердцу. Плеснул в него немного топлива нежности. Заставил биться и чувствовать. Развлекался бросая зажженные спички поцелуев. Гадал вспыхнет оно или нет. В пустыне нечему гореть. Огненный ураган предательства и боли сожрал все. Из почерневшего остова еще высекались искры. По меркам блондинки – это настоящее чудо. Зверь в человеком обличии прельстился слабым отблеском. Выжимал максимум. Бен не идиот. Должен был догадаться, что еще одного шанса на сближения у него не будет. Ирландка залепит образовавшиеся бреши. Поплотнее захлопнет раковину. Новый день рассеет дымку воспоминаний. Найдутся сотни отличий между скромный жилищем на Аляске и съемным домом у озера. Исчезнут факторы вызвавшие у девушки эмоциональный всплеск.  Они вернуться к прежним безопасным ролям.  Бетанкур окружит себя глубоким рвом.  Так будет проще и легче сосуществовать. Так будет правильно, но… как же хотелось задержаться в рассеивающемся мираже и притворится желанной и необходимой.
Несколько минут в обманчивых объятьях того, кто любить ранить и кромсать. Обманчивое тепло его рук и требовательность губ -  показная страсть за которой эмоциональная пустота. Эхо пафосных высказываний монстра носило по пустынной дороге, как перекати-поле. Кололо подсознание девушки острием сухих ветвей, напоминая о переменах  мировоззрения хищника.  Он больше не хочет получать тело без сердца. Похвально и полностью должно было исключить Марию из круга его интересов.
Мария

She and her Darkness

Луиза-Мэй очень любит шерри. Этот напиток всегда напоминает ей о доме, а дом у нее, несмотря на все приключения и переезды, навсегда один. Вспоминается детство, когда Патти иногда по вечерам капала пахучую жидкость в большую ложку, а потом, облизнувшись, быстро глотала шерри и причмокивала от удовольствия, прятала бутылку в буфет и оглядывалась на двух девчонок, которые следовали за ней по пятам. «Ну я вас!» - с притворной сердитостью сотрясала кулаком Патти и маленькие Мэри Лу и Луиза-Мэй с хихиканьем бежали в спальню наперегонки. Вспоминается, как они с Мэри Лу впервые добрались до этой загадочной бутылки – дверца буфета открылась сама, а бутылка проплыла по воздуху около двух метров. Как терпкая жидкость капала на язык каждой девочки – они позволили себе ровно по полглотка. Как Патти качала головой, когда узнала об этом, но не ругалась – и, наверное, виной тому был самовольно открывшийся буфет. Все это – воспоминания, навсегда связанные с Патти, но Патти теперь больше нет, а он с Мэри Лу остались одни. И хотя им всегда было уютно и комфортно в обществе друг друга – Луиза-Мэй чувствовала, что какая-то частичка их общего прошлого безвозвратно канула в лету.
Их, конечно, никогда не учили чему-то специально. Просто нужные книги оказывались под рукой в самый нужный момент, слова находили того, для кого звучали, знания появлялись будто из ниоткуда. Умения не поощрялись, но и не наказывались, а иногда Патти даже внезапно, без всякого, казалось бы, повода, угощала чем-то вкусным, будь то конфета или яблоко.
Сэм/Луиза-Мэй

Тело старушки Патти едва успело остыть, а ее любимицы уже успели ее разочаровать. Мэри Лу вздохнула, глядя на то, как поляна перед крыльцом дома, мгновение назад припорошенная январским снегом, теперь же темнела и покрывалась зелено-бурыми язвами, исходившими зловонием.
- Мы всё исправим, Патти, - кивнула Мэри.
Фривольный облик ее подруги, Луизы-Мэй, теперь казался не более, чем причудливой маской, под которой скрывалась настоящая жажда искусства; Луиза была созидателем, она творила прекрасное, невообразимо восторгавшее глаз обилие произведений, которые скрыты под завесой отрицания сверхъестественного.
Мэри Лу поклонялась науке, та была ей не чужда, но здесь она вновь цеплялась за свои корни. Здесь она была абсолютно и совершенно собой настоящей. 
- Дети будут в порядке, - улыбнулась брюнетка, пока шайка братьев Лерой недоуменно оглядывалась по сторонам и уже не так решительно направлялась к приюту.
Она взяла пустую бутылку из-под шерри и слизала с горлышка последние капли напитка. Прикрыла глаза, вдыхая напоследок любимый аромат, и затем швырнула бутылку в камин.
- Пробуждайся ото сна, - закрыв глаза, прошептала женщина. Оглянулась на комнату, обвела гостиную любящим взглядом.
Как в старые добрые времена…
Пока Луиза развлекалась с поляной, Мэри прошла на середину комнаты и подняла правую руку. Этот ее жест чем-то походил на то, как вкручивают лампочку, но только с каждым поворотом ее взгляд скользил от одного окна к другому, и ставни закрывались с громким стуком.
Чарли/Мэри Лу

Death Becomes Her

Сложно не поверить пациенту, который говорит, что с ним все в порядке и оставшиеся  руки ноги целы, когда он этими самыми руками очень активно принялся отбиваться от грубоватой помощи санитара, который мало того что не привык к аккуратности в принципе, так еще и схлопотав по роже вообще впал в какой-то полностью охуевший ступор, отключивший последние мозги. Ну да это было даже на руку Сфорца, которая приняв представленные ей доказательства, поверила, что возможно парню и в самом деле достаточно было помощи, которую могла оказать она, тем более что врачи скорой, принявшие к себе такого приметного пациента, непременно бы провели его по всем базам данных, которые у них были, дабы выяснить номер страховки. А уж что могли скрывать эти самые базы, Медея пусть и предполагала, но вникать совершенно не желала, во всяком случае, пока.
- Ладно, Тобби, отведи его ко мне… Не ссы, будешь воспринимать людей чем-то большим, чем мешок с картошкой и они перестанут тебя бить, смекаешь? – Сама же Медея, протянула ладонь и помогла Мэду сесть, после чего, показывая пример некудышному санитару, перекинула руку больного сначала себе через плечо, а после, уже куда более сильному и приспособленному для этого мужчине, пристально следя, чтобы не дай Бог, тот не вздумал отомстить пребывавшему на грани реальности электрику, что беспомощно, но от того не менее злобно посматривал на своего носильщика, готового взорваться от любого неосторожного жеста в свою сторону. Господи, когда закончится этот день и я наконец отдохну?
- Да, это была Мэг. Она жива, с ней сейчас Мишель. Думаю, когда ее состояние стабилизируется, то ты сможешь ее навестить, через пару дней примерно… я дам тебе знать. – Во всяком случае, услышав хорошие новости, Мэд вроде бы немного утих, послушно перепрыгивая здоровой ногой в темп сдерживаемому шагу явно озлобленного санитара и Медея даже думать не хотела о том, какой план мести ей лично сейчас рождался в голове этого мажорного увальня. Как-нибудь переживет, а быть может, его и вовсе удастся избежать.
Медея

- У меня есть мозг... - несколько неуверенно было добавил Мэдок, но уже в конце спохватился, что, возможно, девица это вот сейчас не серьезно, хотя тут однозначно определить он не мог - Медея же, вроде, всегда была такая прямолинейная.
Что, впрочем, не помешало ему в последующем разобрать в ее словах и то, что она считала его близким человеком. Ну, не родственником же, конечно. И он мог бы сказать ей то же самое - то, что за пару их встреч и совместных задушевных возлияний, Мэд полюбил ее как дорогую подругу, и глотку бы порвал за нее, если даже не кому-то, то себе определенно. Вообще, настолько близких друзей у парня было маловато. Сотни знакомых - это верно, десятки приятелей. Но таких людей, чтобы он без колебаний мог отнести к своим побратимам, на его веку редко встречалось и, вероятно, виной тому был его личный образ жизни, не позволявший долго задерживаться на одном месте, терявший товарищей на годы за решеткой, которых он неизменно приходил навещать, хотя бы раз в пару лет, и нисколько не располагавший нормальных, адекватных людей к доверительным с собой отношениям. Так вот, Сфорца каким-то волшебным образом, не иначе Мэдок ее водкой приворожил, оставалась к нему лояльна, несмотря ни на его пропажи, ни на редкие явления неизменно с бухлом и с самыми очевидными и недвусмысленными намерениями. То есть, было у Берка пару таких верных собутыльниц, с которыми и выпить, и подраться, и помолчать было здорово, вот только Медея ни разу не входила в ту категорию, где обычно цеплял он таких товарок - она не была ни проституткой, ни бродяжкой, ни пацанкой, она была женщиной, причем из самых интеллигентных слоев, до которых мужчине и дела никогда никакого не было; не было ему интересно, чем живет этот пласт населения, что без конца и края придумывает все новые заморочки, откуда только интеллекта столько-то берется, уж явно воспитывались они в семьях, далеких от той, что была когда-то у Берка. Высшее общество вообще было настолько за пределами понимания паренька, что и Медейка становилась для него существом по-настоящему противоречивым.
Мэд

Зажгите свечи - дом горит

- Не ходи туда. Тебя там ждут.
Киллиан выбрался из машины. Двухэтажный дом вырисовывался черным пятном на фоне потухших звезд и фонарных столбов (тучи наползали со стороны моря)
- Я следую путем дао.
- Как ты можешь это знать? - желтые глаза смотрели на него с отчаянием.
- Это слышно. Это звук ласкового попутного ветра.
(но море шумело укоризненно)
Был тот же час, что и тогда. Они сидели, прислушиваясь к музыке тишины, пока на них медленно опускались сумерки, поддерживаемые внутренним огнем углеродной лампы. В какой-то момент она поднялась и встала у него за спиной. Он ожидал, что она возьмет в ладони его голову и прижмет к себе (тишина пахла тиной и солью) но все обернулось иначе. Поцеловала в макушку – седеющее серебро – отступила, вышла за дверь, освободив место (на пружинном матрасе, на подоконнике, на запотевшей оконной раме) Раулю.
Его синяки уже пожелтели, но все никак не желали сходить.
- Прошло три месяца, - сказала она, прежде чем скрыться (на кухне закипал чайник – в который раз, соседская собака лаяла во дворе, отец простуженно кашлял у себя в кабинете)
Киллиан ничего не ответил – что тут можно было сказать? И так все понятно.
Они оба молчали, и каждый по-разному. Один, погруженный в собственные воспоминания. Второй, наблюдающий за микроскопический сменой эмоций поверх освещенного полупрофиля. Но в этом молчании не было тишины – она вышла (частями, под звук тикающего на стене циферблата). И было в этом что-то правильное.
Чемодан с откинутой крышкой лежал возле кровати. После неловкого чаепития и околосветской беседы (природа, погода, перелет, и как вам живется в Марселе?) Киллиан успел переодеться в вязанный свитер (такой, безразмерный, под горло, кофе и молоко). От него исходила энергия покоя и защищенности. Вязанная броня – надежней металла. Но только вот, защищаться ему – от кого? 
Киллиан

Темнота, холодный ветер с моря, камни вдоль слабо вытоптанной тропинки, низкие деревья и наконец обрыв и бескрайний простор за ним. Звезды слабо-слабо сверкают, убывающий месяц остался за спиной, и моря почти не видно, зато слышно прекрасно, как перекатываются волны, как галька пот пенистыми руками наползает на берег и сбегает с него обратно: будто чье-то тяжелое, полуживое дыхание. Рауль почти не узнает эту дорогу, он ходил здесь в детстве, и все было совершенно не так. Во-первых, было светло, мир тонул в свежих запахах, а во-вторых расположение камней Рауль знал прекрасно, так что мог бы и вслепую здесь пройти. Сейчас же он постоянно на что-то натыкается, не может идти первым и пропускает Киллиана перед собой, ведь потерять направление тот все равно не сможет - присутствие моря чувствуется постоянно, и будучи совершенно дезориентированным, лишенным зрения и слуха, все равно можешь ощутить, в какой оно стороне.
Когда они с Киллианом добираются до края, Рауль вымотан. Он чувствует себя блужающим в темноте с обманными проблесками слабого света, а этого ощущения ему достаточно и в обычной жизни - когда не знаешь, куда идти дальше, что делать и какие решения принимать. Столкнуться с этим в доме своего детства Рауль не ожидал; а видеть тут Киллиана вообще... странно. Киллиан как инородный элемент, но когда Рауль смотрит на него, то понимает, что мужчина слишком органично вписывается в знакомую картину. И от этого грустно, потому что Рауль еще слишком хорошо помнит день, когда Киллиан признался ему в любви, и день, когда Рауль сам все испортил.
Здесь, над обрывом, внизу которого за узкой полосой берега начинается чернота моря, холодно и ветрено, и кажется, что времени не существует. Рауль, должно быть, слишком устал после перелета и поезда, если ему кажутся такие вещи; он смотрит на силуэт старого маяка - черный на фоне черного, и как только видно? - и отчаянно хочет вернуться на десяток лет назад, когда никакое тяжелое и гнетущее чувство не было ему даже знакомо. Когда все было хорошо.
Рауль

selfish love

Проглотить ложь оказывается намного труднее, чем я себе могла это представить.  Она холоднее, чем вода со льдом и острее чем чили. Стоит ли удивляться тому, что я уже не понимаю, по какому поводу вновь пустила слезу?  Надеюсь, что это все-таки слезы раскаявшегося во лжи человека.  Я могу поклясться, что в моем рукаве не припрятан нож, который я собираюсь вонзить в спину Мэддокса. Все, чего я сейчас страстно желаю – это чтобы наши отношения стали нормальными без вмешательства кого-то третьего. Я так устала от бесчисленного количества треугольников в своей жизни. Под пальцами чувствую, как сжимаю ткань его одежды, сгребаю их с крупицами надежды, что больше никто и никогда не сможет помешать нам, быть счастливыми.
Нил. Выдыхая тепло в прохладный предрассветный воздух, мне кажется, что я произношу его имя вслух.  Он доверил мне свое сердце, свои чувства, я не могу придать его, кто угодно, но только не я. Взгляд некоторое время прикован к горизонту, а щека прижата к теплому мужскому телу. Жизнь может быть прекрасной, если не пытаться все портить.  Нилу удается отвлечь меня от мыслей о прошлом, от мыслей от которых по спине бегут мурашки, и хочется выть. Не знаю почему, но мне страшно представить, что произойдёт, если Мэддокс узнает о том, что же на самом деле за парень был со мной на парковке и о чем мы с ним говорили. Несомненно, факт того, что от меня сбежал мужик год назад, станет лишь началом нити запутанного клубка.  Я боюсь вовсе не того, что Нил узнает о моем бывшем. Я боюсь того, что Нил узнает о моей зависимости от брата и том, что об этом узнал мой будущий и теперь уже несостоявшийся муж.
Его поцелуй вызывает в ней всплеск сексуального желания. Мне нравится слышать свое имя из его уст. Он делает это как-то по-особенному с этой своей магией кельтов. Не знаю почему, но именно это приходит мне на ум, когда мы сближаемся. На свете нет ничего восхитительнее, чем секс с Мэддоксом, ему, конечно, знать об этом не обязательно. 
Летиция

Утро выдалось из разряда тех, будто вчера ничего и не было. Не было лютого эмоционального ралли, ночных побегов и дюжины сказанных с горяча фраз. Был только чувственный секс, послевкусие которого выражалось на моей хищной ухмылке по пробуждению. Я наблюдал за тем, как моя итальянка готовит завтрак, соблазняя не только аппетитным ароматом по всей квартире, но и своим невинным, казалось бы, видом. Мое возмущение по поводу ее хозяйничества на кухне сегодня пропало, я решил, что довольно пререканий за сутки.
- Да, я помню, что вчера обещал. – Дожевывая запеканку, я бурчал в телефонную трубку. – Вы без меня не можете пиццу себе заказать или некому за виски сбегать? – усмехаюсь, переглядываясь с Летицией взглядом а-ля «заколебали», специально используя на этот счет жест ее родной культуры. Она улыбается. Чудное утро.
- Да ебать вас кирпичем! Не истери, сейчас приеду, - обреченно выдыхая, кидаю телефон на стол, который катится по поверхности, едва не сваливаясь на пол. – Чертовы ирландцы, - я вновь давлю усмешку на губах, но мое настроение заметно ухудшилось. – Я сбегу от них как только смогу, обещаю, - с травой на губах спешно целую в щеку итальянку и выхожу из дома.
К обеду Летти оповещает меня о том, что решила заняться ремонтом на своей квартире, а я же в ответ уверяю ее в том, что освобожусь только к ужину в лучшем случае. Но это не так. Ребята на студии вымотались и решили сделать перерыв, потому что бесполезное это занятие давить из уставшего мозга, тела и голоса что-то годное. Я молча слушал и радовался этой единственной разумной идее за последнюю неделю. А посему мое утреннее приподнятое настроение снова окутало меня, и окрыленный представлением реакции Конте от моего визита-сюрприза с горячими роллами в разгар ее ремонта вызвал такси и прямиком отправился по нужному адресу. Одна только мысль о ней, занятой малярными работами, уже предельно восхищала и будоражила фантазию.
Нил

Мэдисон
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Дэвид
посмотреть

Медея
посмотреть

Хьюберт
посмотреть

От нее до пола пол метра кровати и еще пара десятков сантиметров матраса. От нее до света восемь часов электрической городской ночи. От нее до спокойствия еще несколько сотен тихих уверенных слов.
Она тонет и растворяется в этом голосе. В поле золотых под солнцем волос, в свежем омуте храброго сердца. В объятиях истории и родных рук. Она верит даже в силу свою. В этот миф.
Вздрагивает и щурится от света, но верит даже в него. В эту резкую и холодную вспышку. В направленный луч, что разгоняет по углам сочащийся туман. Что дарует комнате если не уют, то хотя бы какое-то чувство тепла.
Только не проберется этот клочок ярких мыслей к ней за грудную клетку, за ребра, где привычно затхло разинула пасть пустота.
Она всегда грезила сфинксами и грифонами. В ее мыслях они, спокойные и могущественные, всегда купались в жарких солнечных лучах. Защитники, загадочные и мифические. Она шепчет о цвете их перьев, от золотистых до слепяще белых. Шепчет, как когти и зубы раздирают любого обидчика. Только сама в это не верит. Знает, что поджимают трусливо хвосты эти забытые боги чужих стран.
Но он подхватывает эту сказку, она закрывает глаза. Видит поверженных врагов, видит крылатую силу, острый, окровавленный клюв. Видит торжество победы ради прекрасной дамы, да и просто ради нового мифа, что даёт силы. И в этом перерыве, тайм-ауте, понять пытается, где здесь подвох.
Вслед за первым сомнением с неба падает вторая слеза. Солнце скрывается за черным диском, меркнет, тлеет, сыплет пепел. Вздымается комьями земля. Гнилые пальцы, грязные, ломаные ногти. Цепким касанием прерывают крыльев взмах, неслучившийся полет, несостоявшееся бегство. Среди серого дня.
Её защитник, ее золотой грифон, пойман в тиски. Нет больше ни сказки, ни были. Только обычная правда. Горькая полынная настойка вскрывшегося обмана.
читать продолжение: «за петлицу я тебя тяну»

Родная, здравствуй!
Мы снова здесь, представляешь?
На границе тех миров, которые ты создаешь, пропуская их через себя и приоткрывая их, как собственную душу, для гостей вроде меня. Их невозможно повторить, но к ним можно прикоснуться, очень осторожно, чтобы не разрушить плетение паутины и инея, ведь от любого грубого прикосновения они сломаются и разрушится невероятная магия темноты и чудовищ, среди которых танцуешь ты и твои персонажи. Помнишь наш разговор про эмоджи? Я не придумал, куда деть филина. Наверное, он будет в желтых глазах, что неотрывно следят за каждым нашим шагом.
На границе миров, на которые не только я смотрю, боясь вздохнуть, боясь спугнуть чудо, остающееся на кончиках ресниц, хрупкое, как первое снежинка. И снова это невероятное чудо будет неделю у всех на глазах, за стеклом, чтобы никто не прикоснулся, даже от меня, чтобы я не разрушил случайностью неосторожного движения.
Меня немного занесло, ты извини, я просто ужасно косноязычен в последнее время. Так много хочется сказать, так много нужно сказать, и так мало в итоге получается сказать.
Ты — моя талантливая звездочка. Твой каждый пост дарит мне, да и не только мне, целое путешествие в мир сказок, тесно переплетенных с кошмарами, как в фильмах лучших режиссеров. Я так рад, что мы придумали эту историю: случайно или нет, но в самый нужный момент.
Я так боюсь повториться — ведь столько всего уже сказано, но есть слова, которые нужно повторять как можно чаще: ты же помнишь, что я тебя люблю? За неожиданность путешествий в другую страну, за внезапность помощи и за трепетность удивительных постов. И за многое, многое другое, но ты сама это знаешь, ведь правда?
И я повторю то, что сказал несколько дней назад: я скучал.
Действительно скучал по этим ощущениям, легкой, почти неприметной щекотки паучиных лап под кожей, по хрупкости льда, по которому босиком пойду следом, чтобы найти сияние золотых волос единственной — родной — невероятной сестры в серости огромного острова.
Я буду искать тебя, идти следом побитой собакой, сколько бы раз ты не бежала прочь.
Твори, милая, и пусть хрупкость твоих миров будет крепче мелких житейских невзгод
И помни о том, что я всегда буду с тобой.   
(с) Мэттью

Син

Киллиан

Каролина

Чарли

Нил

Летиция

В общем-то, именно так и случилось: Энцо Наварра уничтожил его до основания, не оставив ничего, ни кучки пепла, ни памятных воспоминаний. Ничего.
Он был ласковым, терпеливым, но жадным и страстным, сводящим с ума от удовольствия и доводящим до исступления. Каждый день, прожитый с ним, напоминал Гарри ураган, и он не хотел, чтобы это прекращалось. Он говорил Джи, что мир кажется во много миллионов крат ярче, чем когда-либо ещё.
Господи, насколько же неудобно было теперь, когда от этих отношений не осталось даже фотографий – Энцо не слишком любил фотографироваться, а Дикси удалил единственное фото, что у него было. Но легче не становилось, ведь из памяти вырезать его нельзя.
Когда всё рухнуло, Гарри думал, что он умрёт следом, но всплыла информация о Блейзе, и умирать стало некогда. Пусть он и был уничтожен, но оставить маленького племянника не мог. Ему удалось усыновить мальчика через многочисленные взятки и подмазывания, у него было несколько поручителей, которые характеризовали его как ответственного молодого человека.
«Я закончился внезапно» Гарри

Там, за гулом самолетов, строек, корявых машин, за экранами телефонов, вывесками и рекламой — мультисенсорная лихорадка — бьется лбом об асфальт, когда не знаешь где начало и где конец (нет композиционного центра) — ступать по монолитным плитам, слушать время, закольцованное в стены — и знать, что вот оно — безопасное, из стекла и стали — за мимолетной мыслью (переосмысление овального кабинета в белом доме, зал с ядерным реактором атомной электростанции Фукусима). Тропой постмодернизма — антидвижения, затирающего границы эпох — в труху последние лет семнадцать. Белый холст — ни воспоминаний, ни ассоциаций — пустая галерея — работа заполняет пространство; контекст искусства.
И как уместить это громадное вширь и вглубь в дурацкий росчерк, дубликат ключа, проданный смех, обруч кольца, незнакомого человека — рядом, в постели, в жизни, в бизнесе, в расписании. Что там у нас по программе дальше — от проекта венчания до неловкого секса?
Дурочка с переулочка. Тебе бы писать романы в тонкой обложке. Да кому ты нужна — кости да кожа, едва куда-то выходишь, как всегда оказываешься не там — то в центре скандала в Armory Show, то на барахолке, а все туда же.
«pretty little thing» Чарли

Киллиан верил в сказанное им сейчас так же, с такой же силой, как верил в то, что утром непременно наступит рассвет, а вечером закат, что в рождество улицы раскрасят миллиарды огней, и Папа Римский произнесет торжественную речь с балкона на площади святого Петра, в Ватикане. И пусть он был хоть трижды не согласен с тем выбором, которой сделал Рауль – наверняка осознанным, наверняка выстраданным и вымученным – это был только его выбор. Круг замкнулся.  В будущем (какое забавное слово) его могли поджидать как боль, так и счастье. Он мог стать великим музыкантом, каким его видел Киллиан еще с самой первой их встречи, когда на то не было никаких явных предпосылок, а мог и не стать, но вместо этого прожить жизнь примерного семьянина, души компании, и просто прекрасного человека, на собственной шкуре познавшего что значит – совершить ошибку и расплатиться за нее сполна. Он мог поселиться в Марселе, с отцом, а мог уехать в Кейптаун и там открыть музыкальную школу или приют для животных. Он мог это все – здесь и сейчас, пока длится ночь и ветер летит с моря.
- А пошли. Где я только не был, что только не видел, но вот маяк, в живую, никогда, ахаха! – и Киллиан, весело посмеиваясь, пошел вперед. Ветер теперь задувал с боку, отчего правая щека начала немного неметь и покалывать, покрываясь мурашками и здоровым румянцем.
«Зажгите свечи - дом горит» Киллиан

Возможно, все у них будет позже, когда преодолев все трудности и препятствия, они не изменяя самим себе и собственным желаниям, как есть, завалятся к ней на кровать, на чистые, только недавно поменянные простыни, с диким ржачем даже не над какой-то шуткой, ведь шутки в их отношениях были понятием встречающимся довольно редко, а просто от того, что им было хорошо, что они наконец встретились, что этот день закончился, а злоебучая Мэг, везучая сучка, все же оказалась жива, пусть даже и их участие в ее судьбе по факту было минимальным, ведь даже если бы они ее не искали, если бы Медея о ней не знала, то та все равно бы раскричалась под скальпелем, напугав до седых волос практикантку, и все равно ее тогда бы спасли, откачав и накачав медикаментами по самую маковку… ну разве только в этом случае, сама патолог едва ли пальцем пошевелила ради того, чтобы бродяжку с улицы пристроить не в ночлежку, где единственным бесплатным лекарством было утешительное «до свадьбы заживет», а в приличное заведение под опекой распиаренного благотворительного фонда, в котором господствовала родная сестрица ее хорошего друга. Этот хер все равно мне должен…
Возможно, между друзьями и ушло бы это ощущение неловкости и недосказанности, которым они окутывали себя, чтобы не переступить через внезапно возникшую между ними черту, носящую звонкое имя, облагороженное среди христиан всех мастей.
«Death Becomes Her» Медея

— Это мой мир, мир масок и ролей. Перевоплощений. Мир, в котором две мои крайности сосуществуют вместе. Присаживайся.
Она была здесь чужеродной. Выделялась на фоне теплых темных тонов. Но вместе с тем, её непохожесть на других играла настолько гармонично в окружении всего этого, что невольно можно было залюбоваться.
А ещё всё же было странно видеть здесь кого-то. Нового гостя. И очень интересно, как отреагирует его мир на вторжение, кто понесёт большие потери? Хотя хотелось бы вообще без потерь. Если это возможно.
Она боится, Томсон чувствует её страх. Не как врач, но как человек, мужчина. Это где-то на подкорке, на уровне инстинктов. И ему досадно, что она боится, но тревожить её зазря, пытаться успокоить? Зачем… это может усугубить. Не обращать внимание? Значит, игнорировать, что тоже неверно. Но что делать? Как быть? А, может, просто быть? В данный момент, секунду, не думая о том, как это делать?
Улыбнулся, одёрнув себя внутренне. Так мысли могут зайти далеко, а перегружать сейчас голову значит терять внимание, которое так необходимо. Потому что эта женщина полна оттенков и граней, которые очень хочется познавать.
«а может соль я, а может пыль я» Авраам

Анализируя это событие с высоты прожитых лет, Джемма поняла, что пони злобные, потому что они просто маленького роста: это ей подсказывал собственный жизненный опыт и мерзкий характер, но с тех пор ко всем копытным обладающим зубами она относилась очень скептически.
И теперь ее толкали кормить жирафа. Огромного зубастого жирафа. И фотографироваться с ним. Джемма из последних сил держала себя в руках, чтобы не начать капризничать и требовать убрать камеру. И желательно еду и... В общем, план по заматыванию шарфом жирафа был идеален. Но она ж не думала, что надо приближаться к его зубам! Ее сдерживали, пожалуй, Кевин (ну негоже при мальчиках бабой-то быть в самом деле) и Лианна (день рождения почти у человека, нельзя же портить), а потому Таггарт сглотнула и на ватных ногах сделала шаг к жирафу. И протянула на раскрытой ладони угощение (она помнила синяк на плече от зубов проклятой недолошади, а потому рука незаметно подрагивала), пока мягкие губы брали морковку с рук. В этот момент Таггарт даже успела провести рукой по огромной морде под набат бьющегося сердца, пока не осознала, что Чесс — очень безобидная и милая, и в этом понимании даже забыла о плане надеть на нее шарф.
«Мы ходили в зоопарк» Джемма

Road movie

Лучшая игра недели

Жарко. В это время года на побережье Калифорнии температура почти всегда выше восьмидесяти. Джеймс знает об этом не из собственного опыта, а потому что по телевизору, подвешенному под потолком в углу кофейной, уже трижды за последний час крутят прогноз погоды.
- Аномальная жара! Термометр на этой неделе не покажет меньше ста десяти градусов...
Ему знакомы только песчаные иракские бури, которые несут с собой песок и вонь отработанной солярки. На гражданке не пахнет гарью, ноздри не застилает зловоние гниющего мяса, отслаивающегося от костей, и по ночам тебя не достаёт холод, проникающий под мокрую от пота футболку цвета хаки. На гражданке цвет неба - голубой, другой вкус у газировки, еда жирнее и соуса в ней больше. Здесь не нужно постоянно оправлять каску, в страхе озираясь по сторонам, даже не смотря на то, что кругом Америка. Тут у каждого пятого разрешение на оружие, у каждого четвёртого - обсессивно-компульсивное расстройство, но этим людям Джеймс доверял больше, чем курдам, смотрящим на американских солдат глазами послушных овец. Здесь грудь не сдавливает тридцатифунтовый бронежилет с нашивкой американского флага под дюймом засохшей грязи. Не нужно срывать голос на новобранцах, врать о том, что жизнь их стоит дешевле металлического "будвайзера". Здесь на побережье пахнет солью и редко бывает тихо. Тишина - то, что не любит офицер МакГроу. Тишина - предвестник бури.
Помешивая ложкой остывший кофе, Джеймс слушает мерный голос ведущего CNN: визит британской королевы, новости с Ближнего Востока и ужасно талантливый мальчик, выкладывающий кусочками пиццы лица знаменитостей. Трейлер третьей части "Человека-паука" не внушает доверия, Джеймс не смотрел и первую. От телевидения его внимание увлекают тонкие изящные лодыжки, выглядывающие из-под длинной юбки.
Джеймс

- Зануда, - смеется Джей беззлобно. Он еле останавливает себя от того, чтобы потянуться лицом вслед за рукой, так что улыбка в углах губ подрагивает и от напряжения в том числе. Под кондиционером кожа словно дымится после пробежки по залитой раскаленным солнцем улице, майка под рубашкой липнет к телу, больше всего хочется зайти в уборную и умыть лицо, несколько раз, растирая воду по шее и волосам. Роскошь. Много воды – роскошь. Возможность умываться прохладной водой, отфыркиваясь как тюлень, и снимать обувь на ночь, и в туалет ходить без натирающего плечо ремня винтовки – такие, казалось бы, мелочи… Ладно, умыться хочется не больше всего, но это он как раз может себе позволить, и просидеть лишних двадцать (тридцать! Сорок! Час!) минут в кафе – тоже, а еще заказать огромный стакан домашнего лимонада, потому что, - Мы не на службе. Расслабься, - в голосе сквозит почти неприкрытая нежность пополам со смехом, - капитан, - (на гражданке он произносит это слово едва ощутимо понижая голос), - И мир не перевернется из-за того, что мы выедем в отпуск позже на пару часов.
…конечно, Джеймс уже все просчитал. Барнс мог даже попытаться представить его план. В половину одиннадцатого выезжают, ветер в открытые окна скрашивает полуденную жару, в колонках играет Kanzas или Doors, поздний ланч (кто захочет есть по такой жаре, ладно, голодный морпех захочет, отставить, у нас отпуск) в выбранной закусочной, еще несколько часов дороги, так, чтобы остановиться в каком-нибудь мотеле под утро,  выкурить по сигарете, прислонившись к багажнику и глядя на рассвет, а там – переспать полуденную жару под кондиционером и выехать после обеда.
Отличный, наверное, план есть в рыжей башке капитана, но он грозит пойти к черту из-за того, что один небритый (позор на седины отца!) военный не мог битый час найти штаб-сержанта.
Джей

hold on to you

Что ж, в любой уважающей себя семье расстояние – ссоре не помеха. Зачем считаться с мнением двоих детей, если можно довольствоваться мнением одного третьего, а оставшимся просто пригрозить излюбленным «вычеркну из завещания» и дело в шляпе? Этот третий ведь поддерживает, он ведь золото, не то что эти коршуны, падкие на содержимое форта Нокс семейства Прайс.
Поэтому, дружно поругавшись с папой, Тристан и Моргана решили, что негоже запалу пропадать так скоро, - и следом успешно переругались между собой. Поэтому в машину они грузились , соблюдая типично-Прайсовское горделивое молчание, изредка прерываемое типично-Прайсовскими язвительными комментариями. И это брат еще не знал, что утром у него стало одной кредиткой меньше.
Сенатору пришла в голову замечательная мысль отдохнуть всей многочисленной семьей в Пенсильвании, там же есть озеро Хидден-Лейк, красотища, палатки, рыбалка.
- Да ты удочку за всю жизнь в руках не держал, - возмутилась утром Мо.
Молчать, женщина, папа сенатор, он знает, как заговаривать толпу, что ему справиться с одной пигалицей? А потом пошло-поехало про завещание, папа всё еще сенатор, он о шантажах со всех углов наслушался, со всех ракурсов повидал.
А ведь Мо пообещала жене Нейта, что при следующей их встрече она вырвет у этой шлюшки все волосы, вот на голове – точно, а за остальные – пусть пеняет на себя, в общем. По какой-то необъяснимой причине – необъяснимая причина как раз ходила в детсад – жену Нейта в этой семье любили, пожалуй, не меньше, чем белокурое солнце с замашками среднестатистического божества. 
-  Ничего ты вырывать не будешь, - заявил папа, - и вообще она мать моей внучки. А ты чем можешь похвастать?
- А я не трахалась с одним твоим сыном, будучи замужем за другим, - про себя сказала Мо, а вслух всё равно заговорила об открытке двадцатилетней давности.
Моргана

- Какая факина Пенсильвания? - про себя орет Тристан, а вслух говорит, - да, да, конечно, мама, мы приедем, потому что я тоже соскучился, - и весь его тон говорит: нет, но миссис Прайс не для того дитятко растила, чтобы замечать подобные очевидности. Она в курсе лишь удобных решений и выводов, не разрушающих ее мира, состоящего из удобрений для глициний, палитры классических костюмов и длины жемчужных нитей - три кита, замешенных на чае с капелькой (большой такой, как агрегат, положенный Тристаном на ее желания) бренди, на которых зиждется образ миссис Прайс. На этих китах царит черепаха - пожелания мистера Прайса, все остальное мать троих давно уже детей не тревожит. Сегодня муж пожаловал сожрать, простите, лицезреть всю троицу подле своей фигуры, а значит, в ход идут все уловки.
Мать оказывается одновременно смертельно больной, полной энтузиазма провести выходные на озере и поговорить с Тристаном и Морганой за жизнь. Последнего бы хватило, чтобы сбежать в Мексику, а первого - понять, что выбора у двоих младших Прайсов никакого. Нэйт-то давно дал свое согласие на присутствие, ему - блаженному достаточно второго пункта, чтобы бросить все свои дела и вощить удочки жиром из попки макаки или что там нужно делать, чтобы отправиться на рыбалку. Тристан не догадывается, но и гуглить не спешит, потому как на предыдущие запросы "как не убить сестру в ближайшие три дня лайфхаки, ну пожалуйста" и "неоспоримые признаки того, что брата вам подкинули" нормальных ответов не выдали. С удочками Тристан как-нибудь разберется, а со всем остальным - не очень.
Окей, гугл, что делать, если жена брата - тварь, которую на дух не переносишь, а в ближайшее время придется с ней находиться на ограниченной территории, киллера не предлагать, потому как она, увы, хорошая мать и мелкая ее любит?
Тристан

Deja vu

В мире существует десятки тысяч городов. Больших и маленьких. Одни являлись центрами научного прогресса, другими живым воплощением истории, третьи были наполнены культурными памятниками, галереями, природой. Но во всем этом многообразие Алексей Морозов надеялся больше никогда не оказаться в Нью-Йорке. Один единственный город, который мужчина ненавидел всей душой. Он презирал его улицы, насыщенный людской поток метро, миллионы машин, которые колесили его дороги. Медведь обещал себе, что больше ни разу не ступит на землю Большого яблока. Никакие обстоятельства не смогут его вынудить так поступить. Слишком много воспоминаний было связано с этим городом. И эти воспоминания причиняли огромную боль. Которую не могла утолить никакая водка. И вот сейчас он находится в самолете. Бизнес-класс. Москва - Нью-Йорк. На соседнем кресле во всю храпел Фрэнки. На лице координатора была добродушная улыбка. Словно он чертов Дед Мороз который несет в массы только доброту и улыбку. Дарит подарки на новый год, даже плохим детям. И ведь действительно. Стоит одеть на Фрэнки красную шубу, наклеить белоснежную бороду, вручить огромный посох. И вот он. Кумир всех детей, которого они ждут чуть ли не больше чем собственный день рождения. И только Морозов знал, что, не смотря на добродушную улыбку, легкий нрав, незатейливые, но милые шутки. Фрэнки все же был опасным человеком. Чертов гений. В том, чтобы разработать план как устранить цель ему не было равных. Шахматы? Игра для детей, по сравнению с тем, что Фрэнки мог нарисовать у себя в голове. Он был действительно очень умен. И первое время Алексея — это пугало. Морозов в принципе не любил людей, которые были умнее его. А если эти люди еще и хитрые, изворотливые, подобно змеям способные забраться куда угодно. То Медведь старался действовать с позиции силы. Не успевая собеседнику успеть налить ему в уши одной очень скверной и неприятной жидкости.
Алексей

Аккуратный с округлыми краями кулон на цепочке покачивался в ямке между ключиц из-за подскочившего пульса, выдавая некоторую нерешительность Вероники. Она знала, что может уйти из кабинета в любой момент, хотя бы потому, что это был ее дом. Могла бы соврать, что неважно себя чувствует, что ей надо побыть одной и взвесить все «за» и «против» прежде чем определиться с окончательным выбором. Она даже могла предположить, что ее собеседник, возможно, рассердится, но позволит ей уйти, заверив, что ей не о чем беспокоиться и он с нетерпением будет ждать новой встречи.  В ожидании ее ответа, Тео смотрел на нее скорбно-голодным взглядом, отчего Ви  замутило от страха. Было в этом взгляде что-то пробирающее до самых костей, что хотелось запрыгнуть на кровать с ногами и спрятаться под одеялом, натягивая то до самого подбородка.  С ним нельзя сближаться, нет, с ним нельзя сближаться. Сначала надо понаблюдать за интонациями и движениями. В дальнем углу кабинета напольные часы с маятником нежно пробили семь раз и когда протяжное «до-о-он» завибрировало на сердце, Вероника, не выдержав первой,  покинула кресло.  Ее не покидало стойкое ощущение, что ее заманивают в ловушку. К тому же она точно неопытный новичок совершенно не запомнила правила начатой игры.  Все это время Теодор не спускал с нее взгляда, что нервировало еще больше.
- Я бы хотела обдумать ваше предложение, прежде чем дать окончательный ответ.
И еще я хочу вернуться к гостям, мне неуютно находиться в одной комнате с таким как вы.
Едва заметно, но ее собеседник все-таки поморщился, старательно пытаясь скрыть, что ее слова – это не совсем тот ответ, который он ожидал услышать, а после несколько безразлично пожал плечами, оставляя право выбора за женщиной в зеленом платье.  И все-таки было в его взгляде что-то звериное, отталкивающее.
- Позволите стать вашим спутником на сегодняшний вечер?
Вероника

Если ты рядом

- Трудно объяснить, - задумывается, на несколько секунд, отключаясь от реального мира; Кэри никогда не задавался подобным вопросом. Возможно он просто напросто пропустил тот момент, когда начал испытывать другие чувства, гораздо более глубокие и далеко не отеческие - это мужчина понял сейчас, когда они вышли на серьезный разговор. А тогда, все происходило медленно и постепенно, неспеша "внедряясь" в подкорку мозга и в само сердце. Плюс ко всему, Галлахер не смог распознать, что это за чувства, все-таки спутав их с другими. Хотя подозрения все же были.
Все эти мысли мужчина высказывает вслух. Глупо будет врать, приукрашая или приуменьшая действительность. Он не из тех, кто рубит только правду, особенно жестокую. По работе и просто с людьми, которые ему не нравятся, Кэри ведет себя прямолинейно, не мямля, и говорит в лицо все, что думает. Но зачастую, с теми, кто ему симпатичен, он старается подбирать слова.
- Насколько я знаю, все происходило постепенно, и лишь сегодняшнее событие дало приличный такой пинок, который и помог окончательно разобраться в моих чувствах к тебе. Что поделать, до меня иногда долго доходит, - усмехается, чувствуя себя дураком. Ему даже - о ужас! - неловко, словно подростку.
- Я имел в виду, что я слишком стар для тебя, но раз все хорошо, то и не будем больше затрагивать эту тему. А проблемы могут быть разные. Начиная от разницы во взглядах, заканчивая другими, более серьезными вещами. Хотя, это зависит от характеров, и иногда этим проблемы вполне можно избежать, - вкладывает его руку в свою, большим пальцем поглаживая внутреннюю сторону ладони, вместе с тем отмечая приятную гладкость кожи. И все это отдавалось приятными покалыванием в области живота; хотя мужчина не знал, было ли это признаком плохого самочувствия, или реакцией на незатейливые прикосновения.
Кэри

- «Слишком стар» это лет пятьдесят или больше, - усмехается парень, отвечая на слова Кэри. Неужели тот именно такого о себе мнения – что почти сорок это уже начало старости? Или просто все дело в возрасте Хью? Удивительно, какими странными иногда бывают взрослые. – Так, ладно. Если уж говорить, то прямо и без всяких странных намеков, - какого черта вообще тут происходит? – И что же такое подразумевается под «более серьезными вещами»? Я не очень люблю всякие ребусы и загадки, когда дело касается выяснения отношений, поэтому хочу знать точно – какие еще преграды ты себе придумал и почему говоришь об этом подобными фразами?
    Если до этого момента Хью считал себя вполне уверенным в итоге и примерном содержании разговора, то теперь у него появилось еще больше вопросов. Почему некоторые люди никак не могут научиться говорить прямо о своих чувствах или мыслях? Неужели это настолько сложно, что нельзя отбросить все метафоры и сравнения, чтобы просто поговорить начистоту?
    Хьюберт внезапно вспоминает о своем детстве, когда особо эмоциональные моменты ему нравилось изображать в форме рисунков. У него не было дневника, который обычно любят заводить девочки, но было много альбомов и тетрадей, где красовались статичные цветные или черно-белые сюжеты из жизни или отображение самых запомнившихся снов. Хью всегда нравилось рисовать, так он старался сохранить на память нечто важное, либо избавиться от мрачных мыслей или пугающих образов, иногда возникающих в темноте его комнаты поздно вечером перед сном. Они с братом хоть и были внешне похожи, но с раннего детства стали отличаться характерами. Рэй, более активный и общительный, всегда защищал Хью, когда того пытались обидеть соседские дети или – в более позднее время – одноклассники в школе. Наверное, не будь брата рядом, Мэтьюс уже в детстве мог бы стать замкнутым и тихим. К счастью, пример для подражания рядом у него всегда имелся.
Хьюберт

L'ete indien

“Давай притворимся, что мы с тобой не ссорились… Ну, давай! Не будь букой.”  В ушах звенел настойчивый детский голос. Они с сестрой часто ссорились. Фабс никогда не просила прощения, хотя в большинстве случаев, зачинщицей была именно она. Родители потакали ее упрямству. Отец видел в этом отражение своего характера. Мать слепо любила долгожданное дитя. Они поздно стали родителями в первый раз. Фабиола воспринималось,  как чудо.. Дар свыше. К появлению на свет Марии их пыл погас. Делить любовь на поломам они так и не научились. Выросла Фабиола в полной уверенности, что можно закрыть глаза. притвориться, что ничего не случилось и конфликтная ситуация рассосется сама собой. Бетакур казалось, что именно она научила Бена игнорировать причиненную другим боль. В детве у него были «отличные» примеры для подражания. Брак довершил деформацию личности. С стороны они выглядели счастливыми… Реальность оказалась ужасающей. Виноват он? Она? Кто разберет спустя десятилетие? Есть ли смысл ковыряется в истоках? Потускневший фрагмент детства вспомнился не ради того, чтобы подвести черту под очередным обвинительным заключением для монстра. Диспозиция, конечно, содержала перечень совершенных огрехов, но санкция на сегодня отменялась. Впервые за всю свою сознательную жизнь… Марии хотелось заговорить словами сестры.  Она мечтала притворится, что ничего не произошло. Бенджамин не пытался изображать любящего парня, а она не била наотмашь едкими репликами. Монстр заслужил каждое слово. Нет, не так.. он заслужил на три литра яда больше этого. Сердце это не волновало.  Блондинка все равно чувствовала себя виновато и неловко. Дерьмовеньуое такое ощущение. Самоосуждение  дикобразом ощетинивало иголки, ограждая от опасной эмоциональной начинки случившегося. Мария не хотела анализировать и фантазировать на тему «что если?»… Никаких оговорок.
Мария

Как давно Бен не позволял себе этого. Просто сидеть на природе и любоваться тем, как солнце заплетается в белокурых локонах волос. Как давно он не выходил на улицу потому, что просто хотелось. В Нью-Йорке это сделать нельзя было потому, как там всюду сновали люди, ездил транспорт. Тот город никогда не засыпал. В редких уголках можно было найти тишину и покой. Таким уголком стала квартира с видом на Гудзон. Он сожалел, что Мария так и не могла полюбоваться тем видом из окна. Сожалел о многом, но больше всего о том, что превратил те четыре стены в клетку для нее. Теперь то же самое пытался сделать и с этим местом. По собственной инициативе не предложил бы прогуляться. Нашел бы десятки причин для «нет». Лишь потому, что внешний мир таил опасность. Бен мог оберегать и контролировать лишь около себя. Но позабыл, что для Марии не нужен был контроль, ни его забота. Она хотела стать свободной. Быть свободной от него.
Сегодня он отнял у нее и это право. Вновь оказался за спиной. Не выпускал из поля зрения. Следил. Не покидал. Без просу оказался рядом, почти затрагивая ее личное пространство и не желая уходить. Опять позволил себе задуматься о том, что если бы у него была сила остановить время, он сделал бы это именно сейчас. И пусть они бежали от своих страхов, боли и прошлого, но так как здесь, ему не было спокойно уже давным-давно. Здесь ветер подхватывал девичьи светлые волосы, доносящий до него ее запах. Здесь солнце заглядывало ей в глаза и казалось, что тьма отступает. Здесь она имела смелость улыбаться. Пусть не для него, но все же ее губы помнили тот смелый жест. Здесь Бен на миг поддался обману, решив, что рядом все еще находится та самая... его Мария. Он вслушивался в родной тембр голоса, пока она эхом отвечала. Он слышал ровное глубокое дыхание, сожалея лишь о том, что сидит недостаточно близко и не может чувствовать ее теплый порыв на своей коже.
Бенджамин

Джонатан
посмотреть

Рауль
посмотреть

Вероника
посмотреть

Кит
посмотреть

Чарли
посмотреть

Медея
посмотреть

Рокки легко говорить, чтобы он оставался в сознании, когда веки сами собой слипаются, а целебный благодатный сон манит его к себе, обещая самый чудесный, самый сладкий отдых. Вечный отдых.
Рокки легко говорить, ведь это не он тут истекает кровью на грязных мотельных простынях ожидая, пока из него извлекут кусок лишнего металла, который корёжит его изнутри.
Рокки... даже в агонии своей Энджел знает, что он несправедлив. Что возлюбленный переживает вместе с ним каждый миг, каждый его неровный всхлип, каждый всплеск боли. Он знает, что руки у Рокса трясутся, пока он разбирается с инструментами, но он старается сделать всё как надо. Не навредить, спасти, удержать. Несмотря на страх и растерянность, несмотря на ужас. И всё-таки, какая-то часть его, которая извивается от жгучего страдания, хочет найти крайнего и выместить на нём всю свою боль, весь свой страх.
Обезбол не помогает. Таблетки не смогу помочь ему вытерпеть то, что последует, Энджел знает. Он жмурится, морщится, послушно открывает рот, чтобы зажать в зубах подготовленный жгут: крепко, до тёмных пятен под веками. Руки его дрожат, комкают покрывало мотеля, оставляют на пёстрой дешёвой ткани звёздочки бурых пятен. Дыхание неровно рвётся, сердце замирает в груди, и он сам затихает, стараясь съёжиться, вобраться внутрь самого себя, спасаясь от оглушительной, невероятной, острой и белой, как взрыв сверхновой, боли.
По щекам Энджела неконтролируемо бегут слёзы. Он запрокидывает голову назад, морщится, втягивает воздух через расширенные ноздри - он горячий и пахнет металлом, и обжигает ему трахею. Ох. Кажется, что этому не будет конца. Что Рокки вечно будет копаться в его плоти, мешая мускулы и жилы, и это длится, и длится. Пока, наконец, не кончается.
Он вроде бы теряет сознание, потому что Энджел не помнит, как оказался лежащим навзничь на мокрых простынях. Его бледные щёки облеплены, увиты тонкими струйками волос, и он горит. Он плавится как восковая свеча, однако тугая тяжесть на ноге говорит о том, что экзекуция окончена.
читать продолжение: «Who's Afraid of the Big Bad Wolf?»

Милый и самый любимый рыжий Ангел!
Я всегда восхищаюсь тем, насколько интересны и разнообразны характеры твоих персонажей, которых ты создаешь с любовью и терпением, выписывая, подобно художнику, свой очередной шедевр. Мы играем с тобой не первый год, но с каждым днём мне всё интереснее и интереснее, а наши истории – всё разнообразнее и необычней. Я смотрю на то, как растёт Энджел, и не могу поверить, что когда-то он был совсем мальчишкой, который ещё не знал, что такое – пролить чужую кровь. Он был невинен, но одновременно жесток, и так прекрасен. Сейчас, даже в «Волке», Ангел уже опытный убийца, которого стоит бояться. И развитие, процесс взросления, пройден по-настоящему грандиозный. Я хочу поздравить тебя с постом недели, хотя ты прекрасно знаешь, что каждый твой пост – лучший, и если бы меня попросили выбрать, я бы, наверное, не смог этого сделать.
Спасибо тебе за вдохновение, которое я черпаю, благодаря тебе; за нетерпение в ожидании новых постов и написания ответов; за эту историю и многие-многие другие, которые наполняют меня счастьем и смыслом вставать по утрам.
Эта неделя принадлежит тебе, твоя мордаха будет висеть в таблице, и мне ещё приятнее будет заходить на Манх. И за это тоже спасибо тебе, любовь моя. Ты - мой стимул становиться лучше, я многому учусь у тебя и многое узнаю. И это на самом деле бесценно.
Люблю тебя.   
(с) Рокки

Мэд

Медея

Кит

Финн

Джеймс

Джей

Октав всю жизнь боролась с ветряными мельницами и возводила песчаные замки, крушащиеся с первой вечерней волной. Глупое занятие, но самое главное, что энергозатратное. В начале, будучи ещё совсем ребёнком,пыталась изменить отношение домочадцев к себе, заслужить всеми доступными ей способами любовь отца и конечно же матери, мечтала растопить лёд в сердцах брата и сестры, вымолить у них хоть какую бы то ни было каплю внимания и прекратить жестокие насмешки и уколы, но по мере взросления Октавия понимала, что это недостижимо. Касис никогда не посмотрит на неё с теплотой. Казалось, что это чувство он мог испытывать лишь к соседскому мальчишке через улицу. А Рен-Клод ни за что на свете не будет связываться с той, кто по меркам деревенских мальчишек не так красив, как она. Куда было худощавой, бледной с чёрными как смоль волосами и заостренными чертами лица Мари до красавицы сестры! Рене трижды избиралась Королевой Урожая - эдакий конкурс красоты, который проводился каждую осень после окончания садовых работ на деревенском празднике. Из всех девочек в возрасте до восемнадцати лет, выбирали только одну, которой на голову надевали пышный венок из яркой лаванды, который ещё потом долго лежал на веранде под апельсиновыми лучами , ещё долго источая тонкий аромат по всему двору, мешаясь с запахом пряных трав в саду.
«Is this what I am?» Октав

Она резко останавливается и смотрит наверх, словно пытается всмотреться в темноту стекол моего дома. А я… я поспешно делаю пол шага назад, скрываясь в сумраке неосвещенного кабинета. Если бы она не жила по соседству, я бы обязательно ее выдумал, как многих других прелестниц, что жили лишь на страницах моих книг. Каждая из них была особенной, но все они были лишь плодом воображения старого дурака, а она… Она настоящая, иногда, мне достаточно просто протянуть руку и коснуться ее мягкой кожи и шелковых волос. Иногда, я с трудом могу побороть в себе это желание, я постоянно напоминаю себе о том, что будет. Старика вроде меня не распнут, как в древние времена, но заклеймят и проклянут. Одним глупым движением, одним необузданным желанием изломается сразу две жизни. С каждым днем бороться с темными мыслями все сложнее и сложнее.
Выдохнув, я спускаюсь вниз и взяв шланг, начинаю поливать цветы в своем саду. Наши участки разделяет лишь ряд невысоких кустов, в которых была проделана дырка. Это было для детей, чтобы они могли легко ходить друг к другу, да и женам так было проще приглядывать за малышами. С тех пор, как их не стало, никто так и не решился что-то изменить, лазом пользовались зверинцы, да иногда дети ко мне приходили поиграть в старом домике на дереве, который я разрешил им считать своим, не в силах снести.
«Ocean Drive» Кит/Роберт

По пути в суд меня преследовало неприятное предчувствие. Я легкомысленно дергаю плечом и списываю это на предсудебный мандраж, волнение за подругу, плохое настроение и неприятные воспоминания, связанные с возвращением на родину. У меня даже в голову не приходит, что этот чертов мир может быть настолько болезненно, неприятно и пугающе тесен, пока мое сердце не пропускает удар на сказанное таким знакомым голосом: Нарцисса?
Господи, Эдриан, ну почему это снова происходит с нами. Периодически мне начинает казаться, что это какая-то извращенная игра, правила которой написаны где-то не здесь. Если бы я была чуть более религиозной или хотя бы верила в судьбу, то однозначно решила бы, что это именно оно. То самое, единственное и неповторимое - кажется, так говорят романтичные барышни?
Жаль, что моей циничной натуре на прошлой неделе исполнилось тридцать три. Я не замужем, не планирую, на серьезные отношения смотрю исключительно скептически. Обжегшись на молоке, начинаешь дуть на воду. Когда ты обжигаешься в среднем раз в пять лет, начинаешь думать, что горячие напитки это в принципе - не для тебя. Мои планы на будущую жизнь довольно просты и прозаичны - брак по рассчету, чтобы никогда, не дай Бог, больше не влюбиться.
И никогда не вспоминать об Эдриане Блэкборне.
«But there are much worse games to play.» Алисия/Нарцисса

Эллрой отворачивается от созерцания нимфетки и заказывает второе пиво. За темным столиком в самом дальнем углу кто-то надрывно кашляет – судя по звуку, ему осталось недолго. Том хочет попросить бармена сделать музыку погромче, чтобы она выместила и этот кашель, и все его хуевые мысли о себе, чтобы музыка дала ему физических сил подняться, набухать или снять малолетку и потрахаться впервые за месяц, но бармена отвлекает чей-то заказ.
Том поднимает голову на голос. Голос просит помочь, и Эллрой узнает еще одну пациентку Бейли. Ту самую пациентку, из-за которой он здесь и из-за которой ему хуево (хотя объективно нет, конечно, но Томас – с недавних пор мастер спорта по перекидыванию вины за себя на кого-нибудь другого). Он смотрит на нее тупым овощем, когда она к нему обращается, и даже возможная злость за проебанный разговор по душам с Ким не может перекрыть химического равнодушия. Эллрой кладет руки на стойку и укладывается на них сверху, глядя на… Блять, слишком много сравнений с Бойцовским клубом на сегодня, но он может себе представить, на каких дрожжах Паланик написал всю эту мерзейшую муть.
Вот Марла. Вот джекотайлеровский Том со всеми признаками налицо. Он смотрит на нее долго и молча, забыв про пиво, просто так, без любопытства, без эмоций, просто разглядывает человека, а не женщину, и, наверное, где-то в глубине души, надеется, что ей пиздец как некомфортно от этого.
«Sick sad world» Томас

Рита Мэй вернулась домой бледная, будто руки её касался не живой человек, а мертвец, возжелавший лишить её жизни.
Ни жива, ни мертва, покинута, брошена - странное чувство. Не пожалели, не сберегли, вырвали сердце из груди, а кровью её омыли ноги путника. Он ушёл, ступал по снегу босыми ступнями, красным по белому, чернилами по бумаге "я назад не вернусь".
Красный саван не уберёг, и он рухнул перед зеркалом.
Нелепый наряд не спас, он остался где-то в запутанных коридорах.
Улыбка, замершая на губах, исчезла, эту маску более не вернуть.
Она плетётся на ватных ногах, пытаясь скидывать за одеждой воспоминания, пытаясь перекроить память, пытаясь проводить черты между реальностью и выдумкой - двойные, сплошные, жирные, их нельзя пересекать, это смерти подобно. Но и Рита сейчас подобна смерти - тихая, бледная, тоненькая. Оттого и желаемое не случается, оттого и путаются мысли, оттого и пустота где-то там, где глубже, чем сердце, глубже, чем душа. За пределами границ, за пределами немыслимого, спрятанное в боли времени и течении биения сердец.
Рита немного очнулась, когда оказалась перед зеркалом.
«close my eyes» Рита

Стоит отдать должное талантам Блэка, он умел развлекаться и получать не меньшее удовольствие от жизни и без бутылки пойла, каким бы выдержанным и сочным оно ни было. Но иногда ситуация требовала, а он не любил расстраивать женщин, потому вёлся и шёл у неё на поводу, чтобы по утру получить вот такую вот опухшую, кажущуюся ещё более зелёной на фоне золотистых веснушек морду и разрывающий на части черепушку колокольный звон в придачу. Тремор рук тоже никто не отменял, а потому бутылку с водой удалось открыть не сразу. Пара глубоких глотков, опустошивших ёмкость почти на половину, тут же попросились обратно, и Зеро посчитал, что он не в праве им отказывать. Повторив процедуру с полосканием рта, Блэк просто сполз на пол и прислонился виском, в который изнутри кто-то ломился с монтировкой наружу, к холодному фаянсу унитаза, громко и с удовольствием застонав. По всему выходило, что ему бы удалась роль слонопотама или пионерского горна в детском утреннике, и в какой-то мере сейчас он раздумывал о том, а не сменить ли ему род деятельности. Думал, конечно, не в серьёз, обрывочно, скользя по мысленному потоку, представляя, что делает это, с ногами забравшись в оцинкованный тазик и прижав колени к груди. Нет, всё-таки похмелье никогда не было его любимой болячкой.
«Who can tell when summer turns to autumn» Зеро

Hysteria

Лучшая игра недели

Я не причислял себя ни к пессимистам, ни к оптимистам, ни даже к реалистам, словно чувствовал, что находился вне этого распределения, деления на категории, со стороны, казалось, отрезанный от этих обыденных понятий, которые так часто можно услышать в обществе, и не только от этих. Я не причислял себя к карьеристам, хотя обожал свою работу и мог на ней ночевать, не задумывался над тем, есть ли во мне романтичные черты матери или деспотичные отца, нехватка внимания от сестры, эмоциональная неуравновешенность от брата. Отличаясь от своей родной семьи, я так же не находил связи и с реальным миром. Абсолютно никаких. Мои увлечения были в пределах нормы, я бы не смог ничего назвать из того, к чему питал бы бешеный интерес, захватывающий тебя с головой, чтобы просто не было в голове места для чего-то другого. Из кино я предпочитал больше классику, из книг - детективы, хотя иногда заносило и в фантастику, любил театр, в музыке не был прихотлив, и слушал чаще всего радио. И вот так вот я был оторван от привязанностей любого рода, кроме одной единственной.
Мой брат.
Если и были в семье Кадди несчастья, то они все определенно одним за другим били его, жестоко и беспощадно, с самого детского возраста, а может и с рождения, когда ты еще не в состоянии сам делать осознанный выбор, но все равно не можешь противиться заложенным генам. С чем родился, то и получай, живи, мучайся, борись, избавиться не сможешь. Этот невидимый глазу дефект, что сложно распознать до появления первой и серьезной агрессии, не поддается полному излечению и становится клеймом. Мать, не умеющая держать дистанцию, словно отрицающая существование комплекса, отец, вечно подчёркивающий и гнобящий собственного сына за него, не способствовали легкой жизни, а лишь усложняли ее.
Нейтан

Когда же моя опрометчивая ярость дала волю себе, я совсем не задумался о том, что этим порывом смогу навредить кому-то помимо отца, поэтому осознав, что моя сила направилась совершенно иным путем, тем, коим я никогда бы не позволил себе пойти, моё лицо в мгновение исказилось болью.
- Нейт, зачем ты влез? – все еще горячо восклицал я: быть может в уме процесс сознания содеянного прошел в секунду, но вот телу потребовалось немного больше времени. – Он должен заплатить за причиненное им зло! – и в тот же миг вся моя скорбь вновь обратилась в гнев, направленный на единственного человека в этом доме, который его всецело заслуживает. Но все мои порывы уничтожались одним лишь взглядом Оноры: она была в ужасе, в оцепенении от моего поступка – я никогда не чувствовал еще такой горечи и разочарования, исходящих из её глаз. Меня это настолько потрясло, что я словно каменной статуей замер, не чувствуя, как мои мышцы напряженно зудели, а старший брат пытался внимать к моему здравому (ли?) смыслу.
- Что? – придя наконец в себя, я разжал пальцы, что были сомкнуты в крепкий кулак, и почувствовал облегчение во всем теле, которое начинало постепенно расслабляться. – Прости, я не… - в смятении я блуждал потерянным взглядом по полу и крутился вокруг себя на месте, будто не мог найти чего-то. Себя.
Я подвел её.
Она разочарована во мне.
Мне больше не увидеть ее любящего взгляда.
Внутри я задыхался от презрения к самому себе, чередуя это с жалостью и досадой от того, что не мог принять факт ее предательства: она встала на его сторону! А как же я? Как же наше волшебное понимание?! Вокруг всё кружилось, перед глазами пятнами застилалась комната – мне пришлось сесть обратно в кресло. Я не замечал ничего в эту минуту, во мне бушевало противоречие.
Финн

Все, что нас не убивает, делает большую ошибку

Ой, все! – Вздорно промелькнуло в голове, когда вместо того чтобы по старой дружбе, ну или польстившись на заметную предрасположенность девицы, мужчина ответил ей стойким отказом выкладывать все свои секреты по первому требованию случайно оголенного в расшнурованном вороте рубахи плечика. Будто бы в самом деле был он умудренным опытом и не первый раз видел перед собой хитрую особь женского полу, хитро стреляющую на него алчными глазами. Впрочем, сама Радея опыта в этом деле, а точнее способе выведывания мужицких тайн, почти не имевшая, и не думала им пользоваться, а то что рубашка у нее поехала, так и вовсе не заметила поначалу, только когда жужжащий кровопийца, коему не страшен был ни снег, ни зной, ни аромат дурмана, впился в нежную кожу, оставляя после себя раздавленную звонким шлепком кровавую лужицу. Отерев ладонь о подол, девушка немного протрезвела от внезапного приступа любопытства и усевшись по другую сторону от сложенных вместо очага вещей, привела себя в порядок, потуже зашнуровав ворот, чтобы мало ли какая нелегкая и кривая поведет их дальше, но чтобы на этом пути никакая тварь не смогла более покуситься на святое и нежное.
А кривая повела, поначалу нерешительно, собираясь с духом, и не потому что не пробовала она этой самогонки ранее, а именно потому что пробовала и еще как! Сложно подходить в процессу изучения, а после писать диссертацию по материалу, о котором знаешь только с чьих-то слов, хотя и такая глава, по изучению влияния тролльего самогона на расы и народы Белории у нее была, с опросами населения, выяснением их ощущения и особенно предельной нормы на организм средне статистического тролля, гнома, эльфа или человека, благо гостей на той самой свадьбе собралось всех цветов и размеров, вот только после собственно проведенной дегустации угощений, перо в непослушных пальцах держалось весьма неуверенно.
Медея/Радея

Совсем не они с дорогою ошиблись, видать... или ошиблись, но еще в начале пути, когда рискнули выбраться на тракт пешью, поскольку идти было чересчур далече, и слишком опасно в одиночестве, если бы оба они не были чародеями, а в своих боевых способностях Драгон, к примеру, нисколько не сомневался. Разве что, конкретно сейчас, когда водил пальцем, да бородой по карте и не мог справиться с дурнющим ощущением того, что рядом с ними нечисто что-то, с тех самых пор, как миновали они дурман-поляну и выбрались из-за ее спасительных берегов. Напряжение, какая-то тяжесть могильная висела в воздухе, что влияло и на неприятную тишину в отсутствие птиц да гадов, заунывный кашель ворона да болезные скрюченные деревья. И магистр никак не мог припомнить, чтобы в прошлый раз происходило нечто подобное - что изуродовало это место, и не идут ли они с девицей на погибель себе? Дорога-то тут одна была - вона к тому мосту чрез широкую в этих краях Вилюку, не каждый нетопырь одолеет, что в устье впадала в Великое Северное Море, да и купцы о своих планах не умалчивали. На привале мужчина даже прикинул, а не отослать ли ему пару поисковых чувствительных импульсов, чтобы хоть как-то разузнать о том, что ожидает их впереди и почему его начинает мутить совсем не от выжранного вчера. Но те не вернулись... Вот оно, самое время было бы повернуть обратно, прочь от неведомой грозы, да кому, как не ему самому было еще рождением предначертано с такою Тьмою и сражаться не на жизнь, а на погибель?
- Неспокойно здесь, - угрюмо подвел мужчина, подымаясь с привала и взваливая на себя всю ношу, которую мог упереть, остальное попросту в руки не влазило и была героически подобрано девчонкой, что кривилась на обувь свою так, будто сколдануть не могла себе дабы впору была. - Бросил бы здесь тебя, чтоб не ходила в самое пекло, но не думаю, что тут безопасней будет - держись рядом, вот и все.
Рэй/Драгон

riders on the storm.

В попытках пробраться в первые ряды, я задеваю локтем кого-то из толпы. Проигнорировав возмущенный бас, я прорываюсь все ближе к треку, по которому сейчас колесит мой друг. Наконец, оказавшись в гуще событий, я пытаюсь уследить за происходящим, но терплю неудачу. Зрение подводит меня в самый неподходящий момент, и, я пытаюсь сконцентрироваться. Не получается.
Беспокойство, которое я испытываю мешает мне, но я впервые за вечер чувствую себя частью той шумной толпы, в которой сейчас нахожусь. Все люди, которые меня сейчас окружают испытывают эйфорию, наблюдая за происходящим, впрочем, как и я. Уверенность в том, что Кларк выиграет меня не покидает ни на минуту, хотя я и начинаю сомневаться стоило ли ставить на его победу так много зеленых.
Тайрон и Маркус идут практически ноздря в ноздрю, но Charger Кларка немного отстает, что меня совсем не радует. Сжав руки в кулаки, я жду, когда парни домчат до последнего поворота. Наблюдая за предыдущим заездом, я понял одну вещь - если у Тайрона и есть шанс догнать соперника, то он сделает это, именно, на этом чертовом повороте. Нервы на пределе. Кларк вырывается вперед: еще несколько секунд, и, вот уже финиш. Друзья Тайрона ликуют: я вместе с ними. Йен и ребята подбегают к машине, и, начинают бешено стучать по ней. Я реагирую на победу друга более сдержанно, и, стою немного поодаль. Пока Маркус поздравляет Тайрона, Йен возвращается ко мне, и, сразу же отсчитывает мне мои кровные и 500 сверху. В этот момент к нам подходит Кларк, который не без удивления смотрит на меня, забирающего свой выигрыш. 
- Эй, ты что, ставил на меня? - парень задает вполне логичный вопрос, на который получает утвердительный кивок. Я ловлю на себе одобрительный взгляд, и, замечаю, что улыбка на лице бразильца становится еще шире.
Сэмюел

Когда я решил привезти сюда Сэма, я знал, что примерно этим все и закончится. Элмерз все же прочувствовал всю атмосферу, да еще и подзаработал. Главное, чтобы он не подсел на ставки, а то знавал я одного паренька. Маму готов был продать за возможность выигрыша. Но в случае с другом я чувствовал, что он поставил потому что верил в меня. Это воодушевляло больше, чем ожидание моих зеленых за этот заезд.
Как только толпа моих знакомых отошла от меня наконец, Сэм повис на моей шее. Мне было приятно. Сэм так завелся, что начал приглашать этих обормотов домой. Знал бы он, что они нам все разгромят, и что после таких гостей проще будет найти новое жилье чем убирать старое, так бы никогда не сказал. Я посмеялся, представив как Глория пожирает последние остатки продуктов, а Йен разбивает очередную бутылку с пивом.
Я все же решаю, что пора уже отчаливать отсюда, потому что все таки хочется немного поспать и отдохнуть, хоть я и люблю своих друзей. Основная программа развлечений для Элмерза была пройдена, и я со спокойной душой сообщил ему, что пора бы уезжать. Он кстати против не был. Впечатлений видимо нахватался по полной. Пока мы ехали к нам на район, он успел мне поведать обо всем, что увидел. Сэм толсто намекает на желание покушать, а  я тем временем смотрю на бензин и замечаю, что нужно подзаправиться. Я принимаю это незамысловатое предложение и останавливаюсь на ближайшей бензоколонке тире забегаловке, и иду пополнять стратегически важные запасы. Останавливаю свой выбор на паре хот догов и газировке, проплачиваю бензин, и иду назад к ожидающему в машине другу.
Я отдал ему все что купил, и думал начать есть прямо тут, но Сэм сгенерировал очередную не плохую идею поесть где-то еще. Он был слегка прав, так как вид на помойки очень отбивал аппетит.
Тайрон

The devil's own

Думал, будет легче. Привести в порядок мысли, найти среди изменившихся до неузнаваемости улиц осколки памяти, собрать, стряхнуть пыль, склеить, подогнать черепок к черепку, но нет. Вместо чашки - уродливый голем, замешанный на крови. Не клеится. А клеится, так страшно.
...на Кони-Айленд за ним полчаса идет бездомная старуха, крича в спину о метке дьявола и близящемся конце света. Он не оглядывается.
...он покупает на остатки мелочи кофе на пляже и медленно выпивает его на лавочке в компании бродячего пса. Когда уже собирается уходить, к нему подбегает мальчишка, бросает в пустой стаканчик два четвертака, и уносится, счастливый, к благообразно улыбающейся женщине с коляской. Джея не удивляет: поношенная армейская куртка, длинные волосы и борода делают его похожим на бездомного. Впрочем, он и есть бездомный. Октябрь холодный, с утра были заморозки, и у него до сих пор болит горло.
...видит вывеску на арабском языке, заходит.
"Откуда, хабиби?" – он не сразу понимает, что к нему обращаются не на английском. Звук чужого грубого языка заставляет болеть уродливые шрамы на спине. «Ниоткуда» - отвечает он, поводя плечами, будто это может облегчить фантомную боль. Радиоволна шипит чем-то попсовым и восточным. Зеркало засижено мухами, но пол чистый, пахнет мылом, кофе и специями.
Взгляд старика цепкий, черный и немигающий, когда он начинает говорить, глядя в упор на него.
Джей пулей вылетает из цирюльни, когда осознает, что понимает. И что его «ниоткуда» было не на английском.
Он останавливается когда полоса океана скрывается за домами, от боли в колене. Не стоило идти так быстро.
В рюкзаке за спиной - бутылка воды, полотенце, перочинный нож, снятая с веревки толстовка и яблоко.
Джей

У МакГроу теперь было очень много времени. Бесцельного, абсолютно бессмысленного.
Утром он на кухне отработанными до автоматизма движениями включал поочередно чайник и кофемашину, доставал из холодильника остатки вчерашней еды, засовывал в микроволновку и несколькими нажатиями запускал режим разогрева. Когда звучало поочередно несколько сигналов о готовности, он наливал себе кофе и уходил, оставив завтрак нетронутым. Обед был нисколько не лучше завтрака, а ужин оказывался немногим лучше, чем обед.
Джеймс терпеть не мог увязать в людях и в чувствах. Раньше он вообще считал любую зависимость ненужным приложением к жизни. Но Джеймс застрял. Безбожно, отвратительно, безвариантно и намертво увяз. Застрял в этих до жути одинаковых днях и ночах. Тоска, уже привычная и унылая, давно засела под рёбрами и обосновалась там, кажется, навсегда. Повседневность не воспринималась. Никак. Вообще.
Очередной день скатился к вечеру, и уже со стопроцентной уверенностью его тоже можно было смело выкинуть на свалку. К огромному вороху таких же дней, которые он уже выбросил за ненадобностью и однобокостью.
Наверное, стоило пожалеть о прошлом. Прошлое сейчас казалось... Сложнее? Или наоборот, проще? Доигрался. Так всегда бывает, когда слишком долго лжёшь самому себе и всем вокруг. Каждый день и каждый раз все по кругу - два шага, поворот, ещё два шага, лестница на второй этаж. Ещё два - и выход на крошечный балкон квартирки. Вечное круговое движение, подчинённое плавному и, на первый взгляд, незаметном ритму. Упорядоченный хаос. Систематизированный кромешный ад.
Он знает, что сегодня воскресение, потому что перед входом в школу разбиты палатки с едой и напитками. На столах в стороне лежат вещи, которые нуждающиеся могут взять бесплатно.
Джеймс

Если ты рядом

- Забыл сказать... - чуть ли не летит вслед за парнем. Мысль вылетает из головы сразу же, как только он видит, что Хью теряет сознание, сползая по стенке, от чего Кэри не на шутку пугается. А кто бы ни испугался? Даже если ты можешь сохранить "лицо" даже в самой опасной или безвыходной ситуации, это не защищает от внутренних метаний.
Мысленно собравшись, мужчина опускается на колени рядом с бесчувственным Мэтьюсом, пытаясь решить, как лучше привести его в чувства. Итого становится стакан с водой, принесенный с кухни. К счастью у них были пара пяти литровок с водой, недавно купленных в ближайшем супермаркете. Пить воду из-под крана, пусть и кипяченную ему совсем не улыбалось. Да и здоровье дороже, кто знает, что можно подцепить.
Кэри опять усаживается на колени, прикладывая руку ко лбу парня, поглаживая его.  Он невольно любуется лицом напротив, которое как ни странно было расслаблено. Хотя изредка на нем все же проскальзывала какая-то хмурость, будто его владельца что-что беспокоит или причиняет боль.
- Давай, приходи в себя родной, - обеспокоенным тоном.
Признаться честно, Галлахер сейчас очень-таки напуган, но старается быстро справиться с собой.
- Это я у тебя должен спросить. Судя по тому, что ты по цвету почти сравнялся со стеной, тебе явно стало не хорошо. У тебя что-то болит?, - помогает подняться, бережно беря за талию и ведя к кровати. Мужчина молит Бога, чтобы это было простым обмороком, а не чем-то серьезным. Хотя, даже если потребуется лечение, денег оплатить его, у Кэри вполне достаточно. А говорят, что не в деньгах счастье? Любовь на них точно не купить, а вот то, что сделает тебя счастливым - вполне себе.
Кэри

Хьюберт уже и не помнит, когда в последний раз терял сознание. Ну, кроме того случая с нападением брата, а так точно никогда такого не было. Однако ощущения сейчас больше похожи на какой-то приступ, когда перед глазами все темнеет и на неопределенное время становится плохо. Признаться, он даже не понял, падал в обморок или просто закрыл глаза и отключился. Кэри в момент пробуждения парня выглядел так, будто Хью по меньшей мере чуть не умер.
    - Бок снова разболелся. Я выпил таблетку, успел прислониться к стене, а дальше ничего не помню, - врач на последнем осмотре ведь сказал, что все хорошо. Тогда почему боль снова вернулась? Неужели из-за короткой пробежки? Ладно, хорошо. Я больше не буду так делать, только уходи быстрее, - мысленно взмолился парень, но подобным способом явно не получится вылечить себя. – Всего лишь немного пробежался от остановки, потому что не хотел опоздать на встречу с подругой, - взгляд Кэри не предвещал ничего хорошего, так что Хью тут же добавил. – Врач говорил, что все нормально и целый месяц уже прошел. Может быть, они там что-то не досмотрели…
    Пытаться обвинить врачей это не лучший выход, но вряд ли такая боль может быть от подобной небольшой физической нагрузки. Он же не тяжести таскал и не двигал ничего, чтобы повлиять на швы. Они зажили и не разошлись, такое бы Хью точно заметил и почувствовал. Здесь что-то другое.
    - Ну, это не простуда и не отравление, чтобы кормить меня всякими бульонами, - Мэтьюс устраивается на кровати, подложив подушку под спину. И ему совершенно точно не хочется сейчас ни в какую больницу. Хьюберт вообще не особо любит кабинеты и палаты с белыми стенами и весь тот запах лекарств.
Хьюберт

Сара
посмотреть

Алисия
посмотреть

Ева
посмотреть

Дамиан
посмотреть

Маркус
посмотреть

Итан
посмотреть

Ночь. Ночной сумрак обуял это проклятое место в тот час, когда я въехал в него. Мелкий город. Мелкие люди. Я и не думал ждать до утра - мое дело не терпело никаких отлагательств. Если эта легавая сука еще была в пределах досягаемости, я не должен был позволить ей уйти, скрыться и затаиться до тех пор, покуда меня не оденут в браслеты обжигающие льдом безнадеги. Возмездие... От него не укроется никто. Ни законники, ни джентльмены с большой дороги, ни продажные женщины, ни даже я. Но, в отличие от них, я все же рассчитывал еще некоторое время поиграть в салки с Безносой Леди. Дождливая промозглость пробирала до костей, когда я остановил машину у дверей безымянного кабаре, по одному взгляду на обшарпанные стены которого можно было разглядеть всю подноготную этого злачного заведения, и перечислить все темные делишки, что проводились под его крышей, а также с ходу определить, чьи ладони были в нем самые потные. Именно сюда и лежал мой долгий путь из такого же Богом забытого места, будто брат-близнец всех штампованных городков, где улицы походили одна на одну как пару капель, что теперь стекали с полей моей шляпы, а люди разнились лишь историями. Моя - стала роковой не только для меня самого.
Вряд ли что-то могло меня заставить покинуть свою дыру, как трясина затягивающую любого, кто ненароком в нее попадал, когда тленная апатия одолевала члены и позволяла роиться лишь мыслям, сумрачным размышлениям о бренности всего, что творили мы с отцом, за что ни разу не дрогнуло сердце, когда мы грабили, убивали, убивали и грабили, но у каждой повести должен быть конец, и наш вышел трагичным - отца в перестрелке грохнул полицейский комиссар, хотя тот выстрел я принял будто в собственную грудь, и я... И я решил, что покоя знать не буду, пока от моих рук не падет ни эта легавая шкура, ни ее выродки. Смерть за смерть, кровь за кровь - а моя душа катастрофично истекала кровью. Ну, или тем, что в ней бежало вместо нее, тугое и маслянистое, будто вонючая нефть, отравлявшая сущность и холодившая жесткие пальцы, готовые нажать на курок.
читать продолжение: «Among the Living»

Рэй!
Мишаня! Какой ты Михаэль, когда ты Мишаня, нууу!
Твоя пластическая операция не спасла тебя от поста недели, а любой поступок наказуем – вот тебе кара за содеянное, поздравительная речь моя оно же.
Думаю, ты не совсем готов к тому, что именно этот твой пост получил пост недели (как вспомнить, в какие мы рамки зажаты, так поневоле воспользуешься твоими навыками маньяка, чтобы покоцать нашего идеолога). Но, видимо, талант и харизма твоя убийствена и незатыкаема никакими форматами и скобочками. И первое лицо сдюжил, и деепричастия сократил до ёмкости двух строчек, ай, ляпота!
И, на самом деле, я тебе благодарна, что ты не отказал мне в, казалось бы, типичном для тебя  предложении, а-ля «Ой, а сыграй убийцу? :з». Харизматичные отбросы общества, талантливые маньяки-хирурги, а теперь ещё и грешные инфеционисты (почти). Самое то, чтобы шутить про палочку Коха, но ты ж, ясный бантик, выше этого. Эстетика тёмной стороны, она такая.
Вроде как, данная рубрика дана нам, чтобы сказать соигроку немного хороших слов, которых и под наркотой-то не набалакаешь. А у тебя тут вроде пластическая операция профиля произошла, туда-сюда…
Итак, вскарабкавшись на табуретик, пожелаю тебе запоминающейся и неповторимой игры за биоинженера с двойными стандартами, кучи лучших постов, лучших игр и лучших табличек. А я знаю не понаслышке, что мочить ты можешь красиво. И смотри там, чтобы ни в одной пробирке не бомбануло, а то плакал наш Манх, вымрем все хд И Меду в шпильках без бахил и спецкостюма к себе не пускай, а то знаем мы, ага…
Но это в целом, а у нас тут частный вопрос нашего эпизода. Надеюсь, тебе с нами незатруднительно. Надеюсь, тебе с нами хоть немного нравится. И я очень надеюсь, что сотрудничество будет плодотворным, нуарным, с тебя кровяка и маньячность. Но тебе же это несложно, правда?
И, кажется, у меня что-то сегодня с речами не очень от слова совсем. Поздравительная экзекуция заканчивается почти принудительно. И раз уж не получилось добить тебя словесно, добью физически. Расчищай взлётно-посадочную полосу, к тебе полетели поздравительные обнимашки! Они из тайги, поэтому чутка дикие. Так что берегись, картофельный мишка, против моих обнимашек нет контрприёма!    
(с) Рита
Дорогой Рэй, а теперь венский Мишка, я поздравляю тебя с почетной наградой. Ты в очередной раз продемонстрировал всем, что маньяки у тебя выходят что надо, и я надеюсь, что наше вролевое сотрудничество будет столь же продуктивным и в дальнейшем. Спасибо крошке-Рите за то, что свела нас под флагом нуара. Спасибо тебе за то, что тазики для пафоса понадобились даже многим раньше, чем мы все предполагали. Ура, дорогой, ура! На эту неделю ты лучший, пиши больше, жги напалмом, опаляй всех своей зашибенной харизмой и просто оставайся самим собой, таким, каким тебя все любят на этом славном острове.    
(с) Киллиан
Итак. Ты снова это сделал, мой мрачный друг. Снова, уже который раз и, кажется, ругаться бесполезно, пора просто смириться и поздравить. С лучшим постом тебя, хирург моего сердца. Ты снова написал зашибатый пост и не важно в каком он там настроении писался, ведь главное результат! А может, это способ заставить меня читать твои игры не со мной? Хитроооо… и я же ни сколько не жалею о прочитанном. Очень атмосферно, нуарно, мрачно… От поста веет холодом и мраком, промозглым вечером, запахом табака. Слышны звуки старого кабаре, чувствуется его антураж, и главное, опасность! И ведь эту опасность создаешь именно ты. Так что еще раз с лучшим постом и открытием новой игры, от которой я желаю тебе получить море удовольствия.    
(с)Медея

Син

Кит

Медея

Мэд

Рита Мэй

Рик

У него есть глупая привычка — мысленно играть в странную игру, чтобы скоротать время или отвлечься от головокружащей бури событий. Правила просты: считать до семи, отмечая в голове важное событие в своей жизни, имеющее огромный вес. Некоторые события теряют свою важность, и на встречу им приходят новые, некоторые — неизменно стоят на своей позиции, напоминая, что бытовая повседневность, наполненная мнимыми красками гуманности, спокойствия и умиротворения, не так уж и плоха.
Один.
«Кулаки ноют, а запах крови все еще слышим и неприятной влажностью ощутим на верхней губе. Ему знатно прилетело по лицу, однако, ему двенадцать лет и он впервые осознает, что бить — так же больно, как и получать тумаки в ответ. Но не окрепший ум понимает: к такой боли можно привыкнуть, раствориться, получая моральное наслаждение от секундного чувства справедливости.
Маркуса ничего не волнует: сейчас он лишь думает, как отреагирует на такое известие мать, и закроет ли директор школы глаза на первую драку своего ученика, решившего после очередной травли пойти в наступление.
Закрыл, кстати».

«into the ocean» Маркус

Понятие любви их семье было чуждо. Может, и было что-то когда-то между родителями, но в отношении собственных детей я не питал подобных иллюзий, и окончательно они разрушились в тот момент, когда Онора мягко настояла на отъезде Финна, прекрасно понимая, как именно он это воспримет. Мне не нужно было жить в этом доме, чтобы видеть их общение между собой, когда брат держится почтительно, казалось, ничем не выдаёт себя и своего «особого» отношения, а вот мама словно забывала об этом, отстранялась в свой собственный мир идеальной семьи, как было и со мной, когда Нетрин взял полный контроль над старший ребёнком, не встречая никакого сопротивления со стороны супруги. Я бы запомнил, потому что тогда я ещё думал иначе, как маленький мальчик, что любил играть в свои машинки, бегать по саду и падать на роскошные кусты, а потом заметать следы, обожал помогать матери готовить, хотя больше пачкал и ее, и себя и всю кухню, задорно сменяясь и совершенно не боясь маминого шутливого укора. Я помнил лишь образы, мимолётные видения, дразнящие и уводящие за собой в непроглядную тьму с редкими просветами жизненной линии ребёнка, что лучше запомнил тиранию родного отца, чем ласку матери.  Но, кто знает, что было бы, если бы все было наоборот. Я не испытывал открытой ненависти к отцу, как это было с братом, или к матери, как с сестрой, просто потому что благодаря Неирину научился сдерживать любые эмоции, думать прежде всего головой и рассчитывать свои шаги вперед.
«Hysteria» Нейтан

Чем дальше они шли по старому тракту, некогда хожему всяким людом честным от мала до велика, без опаски нарваться на нечисть страшную, а лишь на разбойников лихих, которые за честь свою разбойничью считали по кустам местным рассесться и глазами сквозь обманную повязку зыркать, да арбалетным болтом спины прохожих провожать. Нельзя было пройти по главному тракту две столицы соединявшему и не встретить кого на пути своем, пусть то дитя малое, на руку ловкое, или караван очередной, а то и застрять вместе с ним посреди леса, когда у впереди идущей телеги колесо сорвется. Но в этот же день, а то и последнее время, как могла судить травница, поменялся уклад жизни краев этих. Отвернулась правая рука от левой, в тот момент когда короли двух держав разругались из-за очередного сумасбродства царственных персон, когда сказал король Наум: «Не жана она мне боле, не жана!» и погнал сестру Волменского короля прочь со двора. Простой же народ еще поддерживал связь между двух государств, наведываясь к брату, свату, коих по обе стороны границ было достаточно, но видно последнее время и эта нить разорвалась с руки лиходейской, оставив лишь одиноких купцов, которым яркий блеск монеты был куда дороже патриотизма.
Или же сказками были рассказы эти, сплетнями, что разлетались по городу приукрашенной песней, когда на самом деле Королева лишь приболела и потому не показывалась в свете, хворь свою скрывая под просторным халатом. Кто же знать мог о том?
«Все, что нас не убивает, делает большую ошибку» Медея/Радея

Со временем, ты перестаешь верить. Даже самым близким людям. Со временем, ты перестаешь доверять, закрываясь и отдаляясь все дальше, думая лишь о том, что если еще хоть раз позволишь хоть кому-то приблизиться к тебе, то просто более уже не сумеешь справиться с ядом, который вновь пробежит по венам с твоей кровью. Каждый раз, когда делаешь шаг ближе, ты знаешь, что когда-то этот шаг был бы более уверенным. Знаешь, что когда-то в прошлом, ты еще не боялся боли, и твое сердце не было прогнившим насквозь. Год. Или два назад. Может, целая жизнь. Ты просто уже и не помнишь, когда это именно было. Когда ты был самим собой. Когда открывался людям и не боялся смотреть в их глаза. Все это до той поры, пока не набретаешь на одного единственного человека, которому и говорить ничего не надо. Достаточно всего одного прикосновения, которое намного честней любых сказанных слов. Одно всего лишь прикосновения, когда ты вдруг осознаешь, насколько же ты одинок в жизни и все потому, что почему-то убедил себя, что не имеешь право кого-то любить. Что тебя невозможно любить. Но после... тебя как будто толкают в спину со скалы. Ты доверился. Ты даже сумел повернуться спиной. Веря. Зная. Что тебя не толкнут, а как раз наоборот, удержат от шага с пропасти, а если и нет, то шагнут вместе с тобой. Ты... все, что вновь научился чувствовать, оно разбивается. Твое тело почему-то целое, а вот душа... она обращается в осколки. Ты хочешь наоборот.
«.когда вместо нас останется тьма» Клемент

Канун дня всех святых. Улицы Нью-Йорка уже за неделю до праздника были наполнены атрибутикой. В частности, на каждом шагу приторговывали тыквами, бутафорской кровью и костюмами разных сказочных и не очень существ. Кларку все это надоело где-то в возрасте 14 лет, когда он понял, что конфеты это фигня. Тыквы есть он не любил, единственное, что всегда было неоспоримым плюсом, так это девочки в костюмах секси ведьмочек и дьяволиц. С каждым годом они оголялись все больше и больше, не оставляя простора для воображения. Сэм же напротив начал готовиться почти за неделю, скупая милые тыквы и элементы своего костюма.
В этом году хеллоуин у Тайрона не задался. Он опять работал как проклятый, зато успел скопить на маленький хороший подарок сестре. Времени на отдых совсем не было, но почти  на каждый праздник он находил его и все же что-то покупал Эрике. В этом году она говорила, что ей ничего не надо, как в прочем и в прошлом, и в позапрошлом. Но Тай не мог просто так не побаловать сестру. После смерти отца, он остался единственным мужчиной в доме, и чувствовал за нее ответственность, даже переехав не переставал ее баловать. Эрика конечно была не против, но никогда ничего у него сама не просила.
А еще праздник омрачало то, что Кларк и Элмерз успели поссориться. Причем из-за сущей мелочи.
«Сладость или гадость» Тайрон

Лес шелестел над ухом навязчивые песни, вливающиеся куда-то глубоко в голову, оседающие пылью на сознании. Вязко. Странно. Ноги путались в траве на опушке, спотыкались о палки, где леса было погуще. Зверье шелестело тут и там. Хорошая погода, хорошее место. Он за не одну поездку сюда выучил едва ли не весь этот земной уголок, знал, где растет яблонька-дичка, знал, где грибов можно набрать в рубаху или ягод целую шапку. Отличный способ скоротать время до неминуемого отцовского гнева. Да ладно, плевать он хотел, все равно, поди, не убьет в припадках чувств. Он вот уже час следил за белкой, ее суетливыми движениями вверх и вниз, набиванием тайников всяческим добром на зиму. Вроде и легкая добыча, на варежки хватит, но и охоты никакой на ловлю не было, поэтому он кинул в белку шишкой и пошел дальше. Жарко, солнце в этот раз было не особо милосердным, хотя никак не портило прочей погоды, но рубаха мерзко липла к спине, заставляя дергаться, точно блохастую собаку, в бесконечных попытках хоть как-то оправить непослушную материю. По дороге он сгреб черники, аккуратно, чтоб не окрасить пальцы, умял всю горсть за пару-тройку минут. Грибов что ли найти, да костер с помощью трута разжечь, чтоб припечь находки повкуснее? Задумавшись, он вышел на земляничную поляну, даже запамятовал, что уже самое время собирать сладку ягоду и есть, пока живот не заболит. А потом откуда-то пробилось шуршание, назойливое, будто зверь или змея по кустам ползают.
«Невидимые монстры» Джастин/Ярослав

и в огне не сгорит, и в воде не утонет.

Лучшая игра недели

Пролив грязно всплескивал, порой овевая морозным воздухом, за его свинцовыми водами оставался остров – и снова ощущение стороннего, чего-то затихшего – неподвижной иглой разрезал небо Эмпайр-стейт-билдинг, на дальнем мосту избегали заходящих лучей окна автомобилей. Еще накануне листва весело шуршала под ногами и отдельными искрами летела вдогонку, а сейчас (замертво втоптанная в лужи) отдавала земляным гнильцом. Одновременно косыми каплями возникало и исчезало волнение, намекая на непрочное, случайное, тревожное, что касалось горожан и обманывало; как незаконченное чихание, вызванное нафталином. На 8-ой авеню, совсем уже осенней, розовеющей между постройками на окраине западной границы Центрального парка, где только группка детей возилась с мячом под наблюдением истощенной матери, громыхали вагоны метрополитена с редкими в этот нескладный час пассажирами, стали освобождаться первые сотрудники национального банка. Ветер то и дело бежал по ветхому, еще не отремонтированному после фестиваля, мостику над искусственным водоемом, припущенным рябью, проникал в мрачность деревьев, обдавших мертвым покоем, кладбищенской пустотой начавшегося сезона. Двоился и шагал по многочисленным тропинкам, и тут на пересечении Хадсон и Бликер-стрит неожиданно оглушило неистовым гудением, ревом мотора на всей скорости мчавшейся пожарной машины, внутри которой – шелестя формами и ударяясь касками – сидели плечом к плечу пожарные. Голуби на крыше супермаркета выглянули вдоль дороги, из трусливой пытливости отгадывая, куда отлакированный красно-белый зверь повернет: на 46-улицу или в переулок.
Машина накренилась на перекрестке в сторону 46-ой, где над парапетами многоэтажных зданий взбунтовалось и поднялось зарево в какой-то белесой иллюзии, прозрачном тумане.
Густаво/Фредерик

Счастье быть с кем-то постоянно – слишком иллюзорная материя, чтобы цепляться за нее изо всех сил, слишком мифическая загадка, чтобы доверять ей свою душу целиком и полностью. В своей жизни Андерс прочел много книг: любовные романы не были его любимым жанром, но и их он читал, и каждый раз, когда все заканчивалось хорошо, его сердце с трепетом сжималось, а в голове сверкала неугасающая мысль о том, что, быть может, так бывает и в жизни? Как известно, книги бывают жестоки. Чужие истории – жестоки. Он смотрел на себя в зеркало, и вместо молодого очаровательного юноши, которым он должен был быть в своем-то возрасте, Андерс сталкивался с серыми глазами измученного изнутри человека. Что же так сильно глодало его вот уж не первый год?
Любовь – как война. Не проходит бесследно, не позволяет восстановиться полностью. Сколько ни рви жилы, сколько ни пытайся забыться. Андерс пробовал; прибегая к помощи алкоголя и новых знакомств (которые редко являлись удачными, ведь за симпатичным фасадом у Грея прятались демоны, которые день изо дня ковырялись грязными пальцами в его ранах), он пытался выпутаться из паутины, которую самолично сплел. Но с каждым успешным шагом вперед, он совершал два назад – просматривал интернет, перелистывал старые и новые кулинарные книги, автором которых был человек, что так сильно отравил его безответной любовью. Нужно признать: он даже не дал им шанса. Позволяя себя любить, Дуглас не позволял Андерсу чертить общее будущее, потому что его, как ни крути, и не могло быть. Они были слишком разными. И в какой-то момент Андерс понял, что является для Лэмба обузой – не потому что висел на него шее, а потому что мог удушить своей любовью. К чему ему такие проблемы? Дуглас был человеком, который принадлежит целому миру, а не одному человеку. Принимая эту правду, Грей любил его, не требуя любви взамен.
Андерс

I still think I love you

Жизнь до и после аварии отразилась не только на моем эмоциональном состояние. Помимо того, что я периодически погружался в себя и перестал интересоваться тем, что меня окружает. Натягивал улыбку на лицо, лишь бы не доставали. Мне пришлось изменить свое отношение к спорту. Раньше, когда злоба охватывала меня, выбешивали все окружающие, выводила из равновесия Леттиция. Я успокаивался, пробежками. Я чертовски любил бегать, оставаясь наедине с собой и с музыкой. Эта абсолютная свобода. Лишь на мгновение. Но она помогала мне освободиться от всего того негатива, который терзал душу. Спорт действительно имел волшебное свойство лечить не только тело, но и душу. В те моменты, когда бег оказывался бессилен. На помощь приходила груша. Огромная 75 килограммовая груша. В которую бить сплошное удовольствие. Так же в запасе имелся еще манекен по имени «Трой». Трой очень любил получать по своему лицу. В челюсть с локтя, в нос с колена. Прямой удар с ноги в пресс. Трой любил всё, как его не бей, он будет просить добавку. Сев в коляску однажды, я попробовал снять свой негатив по старинке…и когда после удара, груша отлетела в меня обратно, перевернув коляску и опрокинув. Мне пришлось звать отца, чтобы тот помог подняться. Это было унизительно и больно. И тогда я решил для себя, что со спортом в дальнейшем не по пути. Нужно было найти альтернативу. И потеряв возможность бить, я перешел на то, что всегда презирал. На препараты. В тайне от всего я начал глотал таблетки, чтобы иметь возможность сдержать в себя в руках. Не высказывать всем окружающим, что о них думаю. Не сжимать кулаки до боли в костяшках. Даже Кати об этом не знала, ведь я был очень аккуратен и скрытен. Словно Голлум который склонился над своей прелестью, я поглаживал заветную бутылочку у себя в кармане. Никто не должен знать о нем.
Леонардо

- Хочешь помериться чувством юмора? – Я прикусила язык до боли, чтобы не сболтнуть то о чем могла пожалеть.  На деле слова Лео в очередной раз задели меня за живое, и я собиралась обозвать его инвалидом не только из-за его любви к покатушкам в инвалидном кресле и нежеланию идти на поправку, но еще и инвалидом, которого обделили чувством юмора.  Мне нравилось, что я не идеализирую брата, сложись все иначе и превозноси я его, мне бы пришлось намного хуже. Я бы не смогла излечиться от своей зависимости, от болезненного желания трахнуть собственного брата, причем делать это постоянно, не заморачиваясь над позой и местом. Я думаю, раньше мною двигали инстинкты, сердце глушило сигнал разума, и я вела себя просто как сучка во время течки, не замечая происходящего вокруг,  центром моего внимания неожиданно в первую очередь для меня самой стал мой сводный брат.  Я знаю, что способна надрать ему задницу, и вовсе не потому, что он вдруг решил разыграть из себя жертву. Авария была несчастным случаем, нам вообще повезло, что мы отделались в основном испугом и ссадинами. И даже встань он сейчас из кресла  и расправь плечи подобно атланту я бы хорошенько треснула ему по его роже с нахальной голливудской улыбкой. Мы ругаемся, как и всегда. Я смотрю на него долго с призрением, совершенно забыв о том, что нас развели по углам, чтобы мы не вцепились друг в друга.
- Катись колбаской, - закатывая глаза, я отмахиваюсь от его едкого словца так, словно оно воняет как минимум чем-то тухлым. Не считаю себя проигравшей,  просто нас не вовремя прервали, мы вполне могли бы продолжить, если бы не мама и эта сучка Кати. Лео со стервозным и самодовольным видом и не без помощи своей невесты выкатывается из кухни.  Мы, как противоположные стороны магнита, отталкиваемся друг от друга.
- Ты могла бы быть с ним помягче.
Летиция

Разрушь меня...

Ты раздражен. Я улавливаю эти невидимые нотки в твоих словах, твоем голосе. Быть может, ты не такой уж и рыцарь в сияющих доспехах, как я себе придумала. Впрочем, это всего лишь один из вариантов, по которому мы могли бы пойти. Я решила начать с него, но если будет совсем хреново, то я подберу что-то другое.
Я послушно стою у больничного крыльца и дожидаюсь, пока ты припаркуешь машину. И параллельно размышляю о том, какие девушки тебе нравятся, к каким ты привык? Очевидно кроткие овечки – это не совсем то, что вызывает в тебе животный интерес и провоцирует твой инстинкт охотника. Стервы? Возможно. Но я не планирую за одну секунду переключаться с одного образа на другой. Нет смысла бросаться из крайности в крайность. К тому же это наверняка со стороны покажется странным. А вот постепенно проявлять характер, объясняя это тем, что шок, вызванный страхом, сошел на «нет», вполне возможно.
Ты возвращаешься, и мы вместе заходим в больницу. Твой вопрос про мужчину на крыльце вызывает у меня недоумение. Я даже не пытаюсь его скрыть, когда бросаю взгляд в твою сторону. Что же ты думаешь, что у меня паранойя и мания преследования в тяжелой форме и теперь мне все проходящие мимо люди кажутся преступниками? Ну, знаешь ли…! За психически больную меня еще не принимали! Мне смешно и немного обидно одновременно, поэтому я никак не комментирую твои слова и просто иду вперед, туда, где маячит стойка регистрации. И лишь твои пальцы на моей руке заставляют меня немного притормозить. Что еще? У тебя в голове созрел новый диагноз того, что со мной происходит?
Но нет, ты всего лишь хочешь, чтобы я не рассказывала, что попала в аварию. И я замираю, задумавшись, как будто мне нужно время, чтобы смириться с этим, чтобы принять твое предложение. Хотя на самом деле я и не собиралась ни о чем таком рассказывать.
Аурика

Еще пару часов назад я выглядел достаточно молодым, чтобы быть с девушками на "ты", и мы вроде выяснили, что ты не чья-то кукла, а честно батрачащая девчонка-медсестра, спустившая на тюнинг "как с обложки", наверное, годовую зарплату. Так что не удивительно, что ты голодна. Перебиваешься крекерами из комнаты отдыха в своей больнице, чтобы оплатить услуги в дорогом центре на Манхэттене, типа того, где мы столкнулись? Красота требует жертв. Я это знаю, как аксиому для всех женщин, меня окружавших, от кормилицы-латинос с грудью размером с Силиконовую долину до последней шлюхи из Сохо. Уважаю жертвенность, достойную Христа. Но не разделяю. И в виду этого убей - не понимаю, откуда у тебя манера говорить с мужчинами, которые платят, на "вы". Или ты по привычке приравниваешь меня к пациентам? О, поверь, всей твоей очаровательной улыбки не хватит вылечить мою больную голову. Если ты не учишься на генного инженера параллельно, потому что в моем коде произошел сбой. Я могу выступить с речью об этом на акции против наркотиков, чрезмерного употребления алкоголя и опиумных курений. Только не стану, потому что не достаточно добродетелен, чтобы кормить стервятников-папараци. Даже если небеса упадут на землю и они напишут чистую правду, учредители все равно будут недовольны. А я еще не достаточно оборзел, чтобы класть на их мнение. На сегодня объектом моей благотворительности являешься ты. И за мной должок, что твое эпичное попадание под мои колеса уберегло от лишних нервов и унижения приехать на ланч, на котором меня никто не ждет. Тебе об этом знать не обязательно.
-Ты удивительно наблюдательная!-потому что я думал только о том, что мои пальцы уже ноют, но ослабить хватку руля не позволяет фобия, и о том, что, черт возьми, только что сейчас произошло, и где больница, и почему мудак в крайнем ряду не включил поворотник. 
Кристофер

The devil's own

Джеймс задыхался. Плакал, как плачет ребёнок, пытаясь забыться в слезах от бессильной злобы. Сжимая пальцами тощие коленки бездомного, он повторял про себя: «Хватит... хватит...»
Он мог быть идиотом, мог быть странным человеком, мог быть кем угодно.
Но на память он никогда не жаловался.
Если человек, сидящий перед ним, не был Джеем, значит, произошло чудо, и природа создала двух совершенно одинаковых людей.
Он мог не поверить внешности, но голос...
Он не знал, как это возможно, но это был он.
Это был Джеремайя.
— Слушайте, — неловкое шевеление за спиной. Новый друг Барнса мнётся, пытаясь подобрать слова: — Вы, что ли, знакомы?
Джеймс понемногу приходит в себя. Возвращается к настоящему, с трудом совладав в шоком. Он поднимает голову. Глаза ждут его, всматриваются в уже немолодое лицо с интересом и тревогой. Он не видел их очень давно. Проходит минута или две прежде, чем он снова может разобрать разговоры прохожих, пересекающих дорогу на зелёный знак светофора, шум сирены мчащейся по соседней улице "Скорой" и запах карри, раздражающий ноздри. На вопрос бездомного он кивает, всё ещё неуверенный в реальности происходящего. Если это сон, пусть закончится прямо сейчас. Джеймс обещает себе болезненное пробуждение. А если нет, то какого чёрта..? Сразу несколько вопросов напрашиваются на язык: «Что произошло? Где ты был? Отчего так выглядишь? Почему так долго?» Вместо этого МакГроу спрашивает:
— Болит? — и касается тёмного виска. Волосы здесь не выбриты и растут как вздумается, скручиваясь в кудрявые пряди. —Хочешь поесть?
Иногда Джеймсу казалось, что за пределами его точно выверенной траектории мир сходит с ума или всегда и был таким, безумным, а ему лишь удалось отыскать узкую надежную тропу через бездонные трясины. Стоило шагнуть в сторону, нарушить распорядок, как реальность бесилась.
Джеймс

Есть на самом деле не хочется – его все еще подташнивает, но поесть горячего впервые за несколько дней все же надо, потому он ест медленно, выжидает после каждой ложки секунд по пять, опасаясь позывов.
- Да, - ответ на первый вопрос, - Нет, - на второй, - Спасибо, - чуть погодя.
Лейтенант, да, он помнил его – что за страна была? Должно быть, Афганистан или Ирак. Джей не был уверен. В памяти были сплошные обрывки, смесь картинок, ощущений и запахов. Желтое от хамсина небо, скрип песка на зубах, жара и запах виноградной шипучки, заедающая дверь хамви – насколько раз хлопнуть, чтоб закрыть, жвачки под сидением, “the louder you scream – the faster we come” на рюкзаке, канонада артиллерии на горизонте в ночи. Лейтенант был коротко стрижен и гладко выбрит (и Джей почему-то знает, что в краю рта у МакГроу тяжелые складки от частых улыбок, а когда он поджимает губы и стискивает челюсти, морщинки напоминают шрамы – из тех, что рисуют благородным пиратам или рыцарям, под бородой не видно, но Джей знает – есть), не заебывал без дела и был рядом, всегда рядом, и им – тогда еще зеленым салагам – было спокойнее рядом с офицером.
Головная боль постепенно отступает и получается более-менее анализировать ситуацию. Он должен был бы ощущать стыд за свое состояние: грязный, бездомный, голодный, потерянный и больной, но он не ощущал практически ничего. Он не помнил, каким был, не помнил даже, что показывало зеркало десять лет назад. Наверное, что-то приятней заросшего бородой лица в обрамлении неопрятных лохм. Он не помнит, что их связывало кроме службы много лет назад, но даже его искалеченного и искореженного восприятия хватает, чтобы понимать – случайные знакомые так не плачут при встрече, и не смотрят на тебя как на призрака.
На улице довольно прохладно. Джей поджимает к груди колени и прячет замерзшие кисти в рукавах.
Джей

mirror mirror on the wall, will i stand or will i fall?

Признаться, я никогда не была одной из тех, кому мастерски удавалось скрывать собственные чувства - будь то гнев или искренняя симпания. Я никогда не умела играть на публику, вместо стремительно уничтожающихся нервных клеток демонстрируя своему оппоненту надменное пренебрежение и каменное спокойствие. Нет-нет, последствием моей вспыльчивости и импульсивности было то, что абсолютно все мои эмоции всегда написаны прямо у меня на лбу между мелких морщинок от сведенных бровей. Я никогда не умела вовремя брать себя в руки, не позволяя эмоциям управлять мной. У меня никогда не получалось рассуждать с "холодной головой", возводя каменную стену между работой и личной жизнью.
Именно поэтому прямо сейчас я рискую провалить многомиллионную сделку просто потому, что сидящий напротив Кристофер Рейн отчаянно меня бесит.
Меня бесит в нем все, начиная от спокойной и вежливой улыбки и заканчивая кудрявой гривой, которую он по-прежнему не потрудился привести в порядок. Меня бесит наблюдать за тем, как он дружелюбно растягивает свои мягкие, чуть пухлые губы и небрежным движением головы отбрасывает непослушные локоны с лица. Меня бесит то, что я до сих пор помню эти губы на вкус. Меня бесит то, что я помню его волосы на ощупь и то, как сильно они мне нравились.
Он очень любил нахально устраивать свой затылок на моих коленях во время просмотра фильма и наблюдать за тем, как стремительно быстро я сдавалась, запуская пальцы в его волосы, машинально играясь с непослушными локонами.
Он аккуратно кладет руку перед своим клиентом - и меня бесит то, как быстро я отмечаю отсутствие кольца. Меня бесит, что на секунду я чувствую облегчение и радость от того, что он не женат. Бесит, что перед глазами встает образ этих рук, которые обнимают меня за талию и прижимают к себе, образ пальцев, которыми он нежно проводил по моей обнаженной коже.
Алисия

Я хотел бы, но не мог винить ее за исчезновение. Тогда я был оскорблен и унижен, я был готов рвать и метать, найти ее из-под земли и выяснить, почему она даже не попрощалась. Но, к счастью, сколько я себя помню, я не поддавался эмоциям и сначала думал головой. Именно поэтому я переехал в другой город, нашел работу и забыл про нее, спрятавшись в беспечных связях и работе. Я во многом был виноват сам. Сколько раз я ее отталкивал, не убегал, но добивался того, чтобы она сама уходила.
Я никогда не был из тех, кто жил прошлым. Не тратил время на гадания или игры вроде, а что если. Но сейчас, когда она сидела напротив меня, я не мог не задуматься, о том, что было бы, если бы она тогда не исчезла. Были бы мы все еще вместе? Работали бы в одной фирме? Поженились бы? А может наоборот, разошлись бы с большими криками и скандалами, словно пара итальянцев? Алиса была одна из немногих, кто действительно мог вывести меня из себя. Даже сейчас, ее безмятежная улыбка и слова про друзей раздражают. В ответ, я лишь крепче сжимаю зубы, тихо надеясь, что ничем не выдал то, насколько она выбила меня из колеи.
В прочем я похоже был не один, кто терялся в омутах памяти, всматривался украдкой в знакомые до боли черты и искал неведомых знаков. Мне хотелось, протянуть руку и снова дотронуться до ее шелковистых волос, убрать за ухо выбившуюся прядь. Отправиться в поездку за снегом на Рождество и снова согревать ее руки своим дыханием. Мне хотелось, поскорее закончить встречу, уйти и постараться закрыть сделку и больше с ней не пересекаться. Желания Алисы не сильно отличались от моих. Она на удивление довольно быстро согласилась на предложение, хотя у меня были в кармане еще пара вариантов, более удачных. Что ж мне же лучше, если сойдемся на этом варианте. Ее просьба посмотреть бухгалтерию казалась с виду безобидной, но прежде, чем все показывать стоило перепроверить и подтолкнуть к нужному нам выбору.
Кит

Майкл
посмотреть

Даниэль
посмотреть

Маркус
посмотреть

Летиция
посмотреть

Рауль
посмотреть

Летиция
посмотреть

Эта чернота. Эта бесконечная, удушающая чернота. Она, рано или поздно, поглотит ее – Скади  это предчувствовала.
Гея приняла дар скандинавской богини с торжествующей улыбкой.  Греки никогда не скрывали, что имеют превосходство над другими более слабыми пантеонами.  Никто никогда и не скрывал, что они видели скандинавов слабыми и неидеальными, слишком опекающими мир людей, за счет которых поддерживалось их существование во Вселенной. Греческие боги и их смертные потомки -  эллинес были другими: гордыми, упрямыми, идеальными во всем. Они превозносили себя и свою культуру, они считали себя возвышающимися над всеми, диктовали свои правила, не удивительно, что Гея повела себя столь неуважительно к северянке, она считала, что дар Скади – это попытка загладить свою вину перед богиней-демиургом за то, что та посмела пробудить дочь Гемеры.
Гея и близко не рассматривала Скади, как равную себе по силе, не смотря на происхождение и могущество той.  Не смотря на собственную слабость из-за долгого сна, в который она когда-то сама себя и погрузила и сердце, исполненное материнской любовью к собственным детям, она держалась с таким величием и отстраненностью, на которое неспособен был даже ее потомок Зевс. В момент, когда инистая преклонила колени, перед демиургом являя миру свою покорность и желание служить, не Гея, а дочь ее Рея возложила свои руки на голову Скади. И тогда ее пронзила боль и холод настолько сильные, что она закричала, и от крика ее содрогнулись самые стойкие горы, а их снежные шапки были сбиты силой этого крика и  сошли лавинами вниз, круша все на своем пути.
- В ней дремлет то, что погубило детей твоих – титанов, - молвила Рея, взглядом темным и цепляющим за живое, взглянув на ту, что породила ее.  – Малая часть, но пробудившись, оно сделает ее по силе превосходящей сына моего – Зевса. Ни единый мускул не дрогнул на лице у Геи, взгляд ее устремлен был не на дочь, что удерживала в ладонях своих голову впавшей в небытие северянки, она смотрела за горизонт.
читать продолжение: «We rise»

Дратути, богиня ** А что у нас сегодня на ужин? Мужика ведь своего кормить надо, а то похудеет, красоту потеряет. Но это дела семейные, так что перейдем к более важным. Поздравляю тебя с лучшим постом моя инистая красавица ** Давненько мы не писали за Ареса и Скади, хоть и играем мы ими регулярно. То я ультану в пустоту, то ты не раздамажишь на лоу хп. Благо пишем мы намного лучше, чем играем ** твоя Скади это только твоя. Она действительно богиня. Гордая и властная, такая далекая и недоступная, но в тоже время живая и уникальная. Ты стала моим вдохновением, покорила сердце безумного греческого бога. И я уже не представляю себе мир без Ареса и Скади и это только твоя заслуга. Именно ты вдохнула жизнь в наши эпизоды и сделала их такими завораживающими и прекрасными. День, когда ты откликнулась на предложение в поиске игры стал одним из самых лучших дней в моей жизни, спасибо тебе за это ** Продолжай творить моя прекрасная ведь ты в этом лучшая ** хотя для меня ты во всем и всегда самая лучшая.   
(с) Алексей

Михаэль

Бонни

Майкл

Алисия

Рик

Ада

Можно подумать, будто я действительно плаксивый. Ничего подобного, вашу мать. Я никогда не развешивал сопли абажуром и не размазывал слезы по паркету. Но последние годы видимо переполнили чашку (или котел, с какой стороны на это безобразие посмотреть) терпения или силы духа (хрен знает, я не впадаю в психоанализ и не живу по всяким вашим Фрейдам), вынуждая меня реветь, точно девчонке, по всякому мелкому поводу, будь оно неладно. Хотя сейчас… На той единственной слезе, которую я не смог удержать в себе в этой злополучной ванной, все желание плакать разбилось о неукротимую бессильную злобу. Я не знаю, что хочу. Загрызть его, наверное. У меня иногда возникало стойкое чувство, что Донни тупой, как валенок: ничего не понимает и не хочет понимать. Хотя тут уже мне приходится бить себя же подсвечником по голове, потому что понимаю, что ничерташеньки восприятие не справедливо. Нет, меня откровенно бесила забывчивость Донни. Он знал, что я располагаю ключами от всех квартир, а если нет, то это скорее нонсенс, чем что-либо нормальное. Он почему-то легко отпускает из памяти момент, что если телефон выключен, то моей заднице обязательно надо проверить, жив человек или нет. А так же излюбленное: я прихожу без приглашения, потому что повторно мне его делать не надо. Я же не самый культурный человек (к пущему огорчению моей дорогой мамы) или не_человек,  один из сказочных тварей: один раз пригласил и не выгонишь. Блин. И потом я же виноват, что являюсь самим собой.
«Denial» Джастин

В современном мире красивы только девочки. Флоренс далеко за двадцать. Тонкая, как шнурок, она прямо несет свое лицо, обрамленное рыжей залакированной ватой. У нее почти нет груди, а если и есть, то та надежно упрятана от сальных взглядов мужчин и оценивающих – женщин цветастым балахоном чуть выше колен. У Флоренс приятный голос, она выступает в баре три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам. И это все, что можно о ней сказать: ни кто она, ни откуда, ни почему поет, ни чем зарабатывает на жизнь (музыкантам платят мало, их основной доход – чаевые, но к Флоренс подходят редко, брезгуют). Маленькое уточнение: Флоренс слепа. Ее глаза, насыщенного зеленого цвета, колдовские, не видят ни зги; они повернуты внутрь, они смотрят в душу, и не спешат ни с кем поделиться тайной, лежащей на самом дне. Флоренс – неверный код, монашка в синем чулке. Пошлые журналы for men – образец подражания красоток гламурного рая –  представляют раздутых до безобразия, сисястых и бокастых чудовищ, в то время как они – глубоко падшие вульгарные евы, отработанный, пущенный по сотому кругу генетический материал.  Сменщица Флоренс, Дита фон Тиз 2017, как раз из их числа. Киллиан скалится, жадно заглатывая виски: блядством от юной прелестницы веет за версту. Говорят, высшая красота детей человеческих проявляется в их подростковом состоянии и держится не долго. Губмерт Гумберт, а точнее, творец Гумберта – господин Набоков, старомодный господин, не совсем понял, что ему нужно было от Лолиты.
«Shadows of my name» Киллиан

Жест растерянности означал, что монстр не знает, о чем говорить дальше или думает, как правильно поступить?
Секунда… Вторая… Опять скрип рассохшейся древесины.  Локоть коснулся ее плеча. Бен потер глаза. Усталость... Три ужасный дня затяжной мигрени он тоже не отдыхал. Все время был рядом... готовый прийти на помощь по первому зову. Попытки девушки отправить его спать не увенчались успехом. У Бетанкур сформировалась теория, объясняющая его упрямство. Бенджамин занимался самобичеванием. Разделяя с не боль, он наказывал себя за прошлые грехи.  Глупо? Как и многое между ними, но ничего не попишешь. Девушка постепенно привыкала сосуществовать на условиях обоюдности. В это понятие монстр умудрился внести свои коррективы, оставляя за собой возможность манипулировать и управлять. Ирландка отказывалась от обеда – он голодал за компанию. Она не надевала шапку и шарф в холодную погоду – монстр шел с душой на распашку, рискую подхватить воспаление легких. Вначале Ри не замечала ничего вокруг, погрузившись с головой в депрессию и желание поскорее сдохнуть. Потом она бесилась и по ступала Арчеру на зло. В итоге смирилась с неизбежным. Сжимая вилку в руках, настаивала на плотном обеде и для Бена. Ей стало не все равно, что мужчина гробит остатки здоровье. Неравнодушие пугало. Об этом Ри предпочитала не думать, как и не пыталась разобраться кто кем управлял? В сложившейся ситуации сам черт ногу сломит.
«L'ete indien» Мария

— К полуночи подъеду? — интересуется водитель, перегибаясь через промежуток между передними креслами. Рокки утвердительно кивает и шутит, что машина ему вовсе не будет нужна, а Матиас, напротив, просит водителя приехать раньше. Ворчливо замечает, что оставаться до полуночи не намерен. Его спутник с разочарованием посматривает на старого друга и прячет во взгляде «да что с тобой стало». В просторном банкетном зале душно и надушено. Слишком много света. Приторный запах алкоголя и женских духов. Все гости только прибыли и, блистая дорогими смокингами, богатыми ювелирными украшениями и платьями, красуются друг перед другом, вышагивая по мраморной плитке. Уже тут носят закуски, подают напитки и приглашают в зал, укрытый праздничным полумраком, дорогими скатертями, блестящий от надраенных канделябров, свечей, хрома огранки сцены. Всё, как полагается, вечер будет полон музыки, представлений, рассказов о подопечных. СМИ ютятся в сторонке в отдельной зоне для приглашённых и аккредитованных репортёров. Прислуга вечера выстилает на мраморном полу пригласительный красный коврик. По нему итальянец проходит одним из первых, бросая рассеянный взгляд в сторону вспышек и объективов. Он из того редкого числа влиятельных людей, не готовых сверкать перед камерами по многим причинам. Седой ныряет в банкетный зал, тонет в ароматах неподанного горячего, здоровается за руку с владельцем транспортного бизнеса, три поцелуя в щёку с Сицилийским виноделом, короткий поклон даме через три столика.
«The answers are in the silence» Матиас

Дакота Руж - это маленькая плебейка, которая хочет выиграть и свалить отсюда. Она смотрит на людей, которые остались напротив нее и обнажает свои белоснежные зубы в оскале. В руке удобно ложится рукоять, становясь не одним целым с ней, а инородным, но необходимым предметом, поднимающийся вверх по одной ей известной траектории.
Их всего трое.
И она должна сделать выбор. Заведомо неправильный.
Три. Два. Один.
Ее не похвалит хозяйка, но и не даст в обиду. Убьет сама и это будет показательное выступление для остальных - мертвых. Выживший здесь - это мертый на всю жизнь, а ты, Руж, именно это и жаждешь в своей скучной бруклинской жизни.
Щелчок.
Боль в груди и резкий вдох. Она выиграла и в тоже время - проиграла. Револьвер еще крепче сжимается в ладони, скрепляя его с собой как неодушевленный фамильяр. На корке подсознания бьется одна лишь мысль: сдохните! Она кричит так неистово, что видно в плавающем взгляде девушки. И это придает не силы - это дает новый виток желаний.
Мести.
«take the gun and count to three» Дакота

Молодость часто играет на руку тем, кто умеет использовать ее в свою пользу; Айвену было всего двадцать шесть, он знал, что молод и прекрасен. За последние годы он наловчился бороться: с внутренними демонами, с неудачами, с прошлым. Единственное, с чем он никак не мог совладать – это искушение. Юношеский пыл, длинные ресницы и чувственные губы шли в комплекте с животной тягой соития, обуздать которое еще никому не удалось. У Айвена было достаточно много любовников – некоторые задерживались на непродолжительное время, другие были разовыми, желаниями одного мгновения, но жадность не покидала сердца и чресел юноши. Это можно было считать манией, можно было назвать это пороком: на деле же Сабелла всегда так мало было любви. Казалось бы, он был со всех сторон обласканным приемным сыном, но всегда хотелось большего, и отеческие поцелуи не утоляли тот жар, что жил в сердце и ширился по всему телу в особенно холодные вечера. Он не привык быть один. Чтобы жить, Айвену Сабелла необходимо было трахаться. Ничего не скрывая, откровенно как в последний раз. Только тогда бег его распаленной крови ускорялся, разгонялся до километров в час, способных его согреть до самых кончиков пальцев. Он привык брать то, что ему нравится, добиваться желаемого любыми способами.
Новый сосед ему нравился. Его скулы, подтянутое тело, поджарый живот, и эта задница, что отражалась в стекле.
«would you?..» Айвен

Сладость или гадость

Лучшая игра недели

Хэллоуин – пора перевоплощений и бесплатных конфет, один из самых любимых праздников американцев, уступающий по популярности разве, что Рождеству. Сэмюель Элмерз не был исключением из правил, и, на то у него были свои причины. В пору его счастливого ребячества родители устраивали целые представления для своих детишек, превращая свой дом в обитель вурдалаков, привидений, вампиров и оборотней.  Детям это безумно нравилось, как и нравились их костюмы, которые шила им миссис Тёрнер. Единственной причиной для негодования был запрет на вылазки за конфетами, что огорчало отпрысков Элмерзов ровно до тех пор, пока взрослые не компенсировали это кучей конфет или чем-нибудь еще из того, что желал получить каждый из маленьких господ. Повзрослев, Сэм стал любить этот праздник еще больше – причиной тому была характерная для его артистичной натуры любовь к перевоплощениям. Из года в год, Элмерз и его друзья соревновались между собой, придумывая все более вычурные и продуманные до мелочей костюмы. Этот год не стал исключением – парень получил приглашение на очередное костюмированное представление, которое в этот раз устраивали Зак и Лианна. И хотя в этом году, возможностей для реализаций своих идей у Сэма было гораздо меньше – он, как и в прошлом году, должен был выглядеть потрясающе.
Заморачиваться в этот раз, Элмерз не стал, и, выбрал для себя вполне заезженный образ вампира. Перебирая какой из кинематографических воплощений вампиров, ему бы хотелось воплотить, Сэм остановился на облике Армана из нашумевшего в свое время «Интервью с Вампиром». Сделать выбор в пользу какого-то конкретного образа – дело десятое, а вот сотворить костюм, найти аксессуары к нему, и, человека, который может это все реализовать – задачка не из легких.
Сэмюел

Когда кто-то делал грязь Кларк убирал. Будь то дело в реальном беспорядке, так и в делах, правда в чужих, но об этой детали мы умолчим. Сейчас же парень ползал на полу с щеткой аля веник и пытался собрать те осколки, что находились не в молоке, черт бы побрал Сэма, который потратился, как он выразился на "экологически чистое" молоко в стеклянной таре. Веселый молочник торжествует. Далее в ход пошла тряпка. Пока золушка убирала хату, двое хитрожопых жителей леса строили свои планы на вечер. Кларку было невдомек, что сговор настолько хитрых созданий приведет скорее всего к краху его планов. Знал бы, то не знакомил их.
Все это время Сэм и Эрика сидели на диване и обсуждали что-то сверх секретное. Убирать Тайрон закончил и решил, что пора заняться готовкой. Быстро разложив пакеты с едой он решил, что не плохо бы позвать сестру на помощь. Все таки хорошие идеи по готовке она выдать могла.
- Зайка, пошли поможешь мне, - как ни странно откликнулся и Сэм. С ним она как раз очень любопытно переглянулась и через секунду, выражение ее лица стало мега приветливым с теплой улыбкой, той что так любил видеть ее брат. Тай растаял на глазах и улыбнулся сам. В такие моменты его можно было просить о чем угодно, но девочка знала что рано.
- Братика нужно довести до нужной кондиции, - минуту назад Эрика сказала это шепотом Элмерзу. - Ты так вряд ли сможешь, а меня он любит больше всех на свете.
Эрика подошла к Кларку, тот дал ей фрукты. - Так, ты иди мой, а я порежу.
- Да, хорошо, -девочка побежала к раковине, Сэм видимо решил понаблюдать за этим, совсем не торопясь на вечеринку, которую так хотел посетить.
Тайрон очень быстро нарезал фрукты в салат, положил порцию сестре и Сэму, который тоже решил сесть за стол.
Тайрон

Нельзя подать в суд за то, что тебя наняли на работу

Конечно, ответ герра Штернберга нисколько не удовлетворил, поскольку он действительно имел некоторые вопросы касательно кандидатуры, сидящей ныне напротив и взирающей на него если не с вызовом, то в холодном спокойствии, которого так всегда не хватало самому ученому. Откровенно говоря, более всего его беспокоила ее служба на немецкое правительство - тот пункт на титульной странице резюме, на который Михаэль уже в течении минуты смотрел безотрывно, пытаясь довершить в своих размышлениях ту картинку, что, если и складывалась, то с большим скрипом. Он не нуждался в том, чтобы перечитывать все заново, поскольку и без того наизусть выучил все строки, отчасти обладая эйдетической памятью, которую все еще воспитывали в австрийских университетах, а также из-за того, что он действительно поверил в эту женщину, какой бы при встрече отталкивающей она ему ни показалась. Думаю, мне удастся смириться с сим прискорбным фактом, если она не подаст мне поводов для подозрений на все еще не оборванные былые связи... Разочаруешь ли меня? Мне всю жизнь приходилось быть необычайно осторожным, а потому, можешь поверить, именно таким я и остался до сих пор. К тому же, Михеле небезосновательно считал, что отличить одну разработку вируса от другой не хватит ума и у более искушенного науками человека. Может быть, именно поэтому его порадовал факт того, что Фербер была специалистом по химическому оружию - ей труднее будет воспринимать смену направления изысканий, а потому и адаптация пройдет гораздо позже, нежели понадобиться Штернбергу, чтобы вывести ее на чистую воду либо убедится в ее непогрешимости.
- Вы достаточно посвятили фрау доктора Фербер в род моей деятельности? - единственное, что донеслось со стороны инженера, когда тот покинул тягучую пелену своих размышлений, чтобы обратиться к мистеру Стерлингу.
Михаэль

Серьезный то какой… и заросший. С тем же успехом, с которым Михель изучал свою будущую спутницу жизни, а если учитывать все условия контракта, то при успехе общего дела по самоуживанию друг с другом, то пожизненную спутницу, Мадлен изучала своего будущего руководителя. Почти не мигая, слегка улыбаясь, в тех пределах вежливости, которые вписывались в серьезную мину и не считались насмешкой, с искренним интересом и любопытством. Лабораторным крысам она порой уделяла меньше внимания, пусть они того и заслуживали, но ведь их век был не так уж и долог, чтобы зацикливаться. А растянуть век этого существа, так же входило в один из пунктов, кажется. Во всяком случае, сделать все от нее зависящее, чтобы ценный сотрудник ни в чем не нуждался и до последней минуты мог приносить свою, впоследствии шуршащую купюрами в карманах акционеров, хотя в наш век, скорее электронные нули на экране личного счета и платиновый блеск кредитки, пользу.
Благо на молчаливую дуэль между двумя оппонентами было отведено ограниченное количество времени, и, что тоже было плюсом, лишних вопросов ей не задавали, толи считая свой интерес зазорным в присутствии третьего лица, толи и впрямь, что было крайне сомнительно, вопросов не имея. У самой же немки тоже были невысказанные вслух мысли, ведь, как верно заметил Стерлинг, в суть работы ученого ее посвятили лишь в общих чертах, грубо говоря, сказали, что он ученый. Ха, если и в его бумажках написано, что я солдат, ладно, офицер, то я вполне пойму его недовольство, практически не углубляясь в ту область, которой Штернберг занимался, а это значило, что он мог как выращивать зеленые водоросли, скрещивая их с плоскими червями, а из полученной слизи выращивать новое новейшее лекарство по самоомоложению, так и пытать в своих лабораторий детишек, заставляя их ломать себе челюсти, выговаривая никак не поддающуюся твердую «Л».
Мадделин

feel like I do

Ненавижу аэропорты. Толпы людей, которые толкаются, грубят и оттаптывают ноги, бесконечные мамашки с вопящими детьми, которые потеряли связь с реальностью и внезапно решили, что окружающий мир им глубоко должен и самовлюбленные индюки - мои любимые, от ста восьмидесяти и выше - ориентация которых не позволяет им посмотреть, блядь, вниз, чтобы вовремя заметить меня, не сбивая с ног. Последние, кстати, особенно бесят - особенно тот зеленоглазый блондинчик, явно не вылезающий из стоматологических клиник с кристальной улыбкой во все тридцать два, который извиняется совершенно неудебительно. Я вымученно улыбаюсь в ответ и делаю вид, что не думаю о том, насоколько ритмично его выпотрошенные кишки будут покачиваться на люстре - это я конечно утрирую, но нестояк я желаю ему вполне искренне.
Свою сварливость и ненависть ко всему живому я предпочитаю объяснять гормональным всплеском ПМС,  плохой погодой и задержкой рейса до Лондона, но никак не расставанием с Китом. Никак не плохими новостями из дома, вынудившими меня скоропостижно собирать чемоданы, трусливо избегая мучительно долгих прощаний. Я никогда не умела правильно расставаться с людьми. Признаться, я никогда не умела принимать решений - а уж тем более, нести за них ответственности, чисто по жизни предпочитая плыть по течению, надеясь на неизменный авось. И ровно до вчерашнего дня все прекрасно получалось, само собой складываясь в своеобразный паззл, приобретая вполне себе симпатичную картинку. Вчера как-то неожиданно я стала взрослой, слушая голос отца на другом конце провода, безэмоционально сообщающий мне, что мой любимый дедушка впал в кому. Что скорее всего я не успею с ним попрощаться, но однозначно успею на похороны. Вчера я до боли закусываю нижнюю губу, бездумно глядя на теплую летнюю ночь Кембриджа.
Алисия

Обожаю аэропорты.
Вы скажете, что я псих, и я абсолютно буду не против. Как можно любить эту вечную нервотрепку, когда носятся люди с чемоданами, что почти отдавливают ноги каждому прохожему, неугомонные дети, капризничающие и орущие, чтобы получить внимание родителя и выпросить игрушку или шоколадку, нервные работники, то ли не выспавшиеся, то ли просто от чего-то злые, длинные очереди к стойкам регистрации, уступающие разве что очередям в туалет? Все это могло довести спокойного человека до ручки, надо лишь знать, на что было давить, но для меня вся эта суета и, в какой-то степени, вакханалия были дороги сердцу больше любимой машинки в детстве. Да и вообще, все что было связано в с полетами, не только, когда поднимаешь огромную птичку в небо, чтобы доставить ее из пункта А пункт Б. В хаосе тоже есть своя гармония, иная, противоположная ощущениям, когда под ногами тысячи метров до земли, ты наедине со своими мыслями, собой, и даже второй пилот, сидящий рядом, теряет всякую ценность в виде собеседника, в хаосе же, в извечной суматохе, было спасение от неизбежных дум, что посещают голову, нагружают ее, заставляют анализировать произошедшее и думать: «а что было бы если...» Просто не успеваешь подумать, когда в тебя врежутся в толпе, бросив «извините», «придурок!», «куда прешь?!» и далеко не самые приличные слова в обществе, или завяжется беседа ни о чем с соседом, что спросил у тебя банальность в виде: который час, вы тоже летите этим рейсом. И за это я был благодарен. Сегодня мне предстояло не управлять самолётом, а быть обычным пассажиром, очень расстроенным, что не успел урвать билет в бизнес классе и лететь самым обычным, ругая себя за спонтанное желание побега. Ещё несколько часов назад, вернувшийся из долгого передела до Тайланда, я представлял, как приеду домой.
Майкл

Только мёртвый не боится смерти

В музыке Уинтерс не разбирался, даже не смог бы обозначить направление, которое ему нравится более других, но как и многие в наше время обладал убеждением, что современные музыканты не чета их предшественникам.
Бен замолчал. Песня ему нравилась, но вокал Райана Теддера не вызывал в нём тех ярких эмоций, как, скажем, голос Тома Йорка, и связывал он это в первую очередь с различиями поколений. Не самое полезное умозаключение, которое может сделать человек, оказавшийся на его месте, но ход собственных мыслей помог детективу успокоиться, а это уже дорогого стоило. Мужчина перевёл взгляд в сторону пассажирского места, оценивая состояние сидевшей на нём девушки.
Если вы становитесь заложником ситуации, то лучшее, на что можете рассчитывать, это поддержка со стороны. Уинтерс представлял в каком положении оказалась его спутница по не воле. Он ей не сочувствовал — в конце концов собственные пороки стали причиной её бед, но всё-таки понимал, что со спокойной женщиной в качестве «пленницы» ему справиться куда легче, чем с истерично вопящей жертвой.
- Сегодня так сложно найти подходящую радио-волну, - детектив заговорил внезапно, и пусть пару мгновений назад он напевал себе под нос, могло сложится впечатление, что начало их разговора где-то потерялось, словно Бен сразу перешёл к середине.
- Даже здесь иногда крутят откровенную чушь, - продолжал сетовать мужчина, не глядя на блондинку: несмотря на разговор сосредоточен он был на дороге, а особенно на зеркале заднего вида, в котором вот уже два квартала как не было угрожающего силуэта преследующей их машины. Отсутствие опасности в поле зрения хоть и было хорошим знаком, вызывало вполне оправданную тревогу - кто знает, где и когда эти ребята покажутся вновь.
Бен

- Вернись в реальность, Бон. Ты хочешь кокос на законных основаниях. Ты блять слышишь себя?
- Ой, ну прекрати. – Скверность на лице сопутствовала моей никотиновой затяжке.
- Я дал контакт. Езжай и не еби мне мозг.
- Иди нахуй.
- И тебе хорошего дня.
Я кдаду трубку и нервозно откидываю ее вслед за своей бранной речью. Сука!
Нет, знаете, я не наркоманка! Я прошла эту злоебучую трёпку в центре, где, на минуточку(!), меня мурыжили восемь месяцев. И соль в том, что я действительно уверовала в их ведомую мысль о высшем благе, о том, что вокруг все так норовят подкинуть искушения, подпитать твою слабую волю – а вот ни-ху-я. Покуда сам человек не возжелает покончить с этим, покуда сам не размыслит, не накормит свои принципы – так толку ноль будет ото всего, что будут впаривать вам эти врачи, одетые в личину участливости. Фу, блять. Тошнит.
Мало того, что чистая я была последнюю неделю, так еще и мой постоянный дилер решил съебать из города в тот блядский момент, когда мой полугодовалый запас исчерпал себя на третий месяц. И нет, я не налегала на эту дрянь, не частила как заправский нарк – моя гуманитарная душа неистово требовала честной подачки нуждающимся, потому я спустила почти полкило во имя какого-то бомжатского притона у вокзала. Возлюби ближнего своего.
После нелестного диалога с Мэдом на ум не приходит ничего дельного: острая необходимость допинга, нервозность, спрессованная дикость, порывающаяся наружу – все симптомы неуравновешенного человека, всё то, от чего я так ненавистно открещивалась.
На экране мелькнул адрес -  тут же я копирую его в Убер, назидательно требуя машину класса люкс. Потому что могу, мать вашу.
Бонни

| Каждый кузнец своей судьбы |

Скрежет металлического «ключа» в замочной скважине продлился не долго, всего лишь несколько поворотов, щелк-щелк, и все было готово.
Дверь открыта.
Рука легла на дверную ручку, и под тяжестью которой, та стала проседать, опускаясь вниз.
Щелк.
Парень не стал оборачиваться. Это было уже действительно бесполезно. Эти двое никогда не смогут нормально вести беседу. А в такой манере диалога уж точно не получится.
Скорее кто-то кого-то прирежет, чем договорятся о какой-либо совместной работе.
Но, по сути, ему было все равно. Поедет она с ними или же нет.
Спасти ребенка напарники смогут и сами.
А завтра он просто оставит в ящике сообщение о том, где, если та захочет, сможет забрать своего племянника. Но на эти раздумья у нее будет всего на всего пару дней.
А дальше? Дальше они скроются из страны.
Бросив все. И вся.
Но не тут то было. Когда Рейн потянул дверь на себя, он заметил тень на лестничной площадке.
Еще немного на себя. И за порогом он видит лицо парня.
Тот явно не ожидал увидеть в своей квартире другого, да еще и с обнаженным торсом, растрепанного.
То был парень Эл, Рейн сразу же узнал его.
Рональд/Рейн

Дверь открывается.
Но, что же это?
«Какого черта? Что это за хрен с горы?!?!?!
Чего?!? Где его одежда??? Почему этот ублюдок выходит отсюда в таком виде?!?!?!»
Кровь кипела в жилах.
Глаза наливались кровью.
И чем больше он всматривался в этого тощего блондинчика, который в ответ смотрел на него округлившимися глазами.
Тем больше это подливало масла в огонь.
Давно он не испытывал подобного чувства, и даже уже успел соскучиться по той ярости, что им овладевает в подобные моменты.
Толчок. Шаг. Хлопок.
И вот уже этот хмырь болтается пришпиленный одной рукой к стене. Едва ли стоя на одних только носочках.
Скрежет зубов, ярость кипела в нем, бурлила кровь, струясь по венам.
Сейчас он был словно проснувшийся вулкан. Лава, которого была готова пожрать все на своем пути.
Хрип. Такой глухой и жалобный.
Потуги блондинчика выдавить хоть слово из своей глотки, лишь вызывали улыбку на лице Скорпиона, а ведь его мышцы почти успели позабыть, как это делать, ту самую, его полуулыбочку, что так ехидно смеялась на его лице.
Пальцы жертвы жалобно хватали за руку, в надежде ослабить железную хватку.
Рональд/Блэйк

Кит
посмотреть

Хайди
посмотреть

Рауль
посмотреть

Рауль
посмотреть

Алисия
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Ее прикосновения все такие же родные, как и пять лет назад. Мы словно в очередной раз миримся после размолвки на пару недель, а не спустя вечность и океаны. И уже совершенно не важно, что на нас все еще что-то капает. Уже совершенно не важно все то, что было до или то, что может быть после. Не важны наши клиенты и весь город. На несколько мгновений в целом мире остались только мы вдвоем. Я не слышал, как за нашей спиной, кто-то недовольно фыркал на тему комнаты или того, что мы мешаем проходу, не слышал, как гудели машины, снова собравшиеся в непонятно откуда и почему образовавшейся пробке в городе.
Ее пальцы замирают в паре миллиметров от волос, словно она не может решиться дотронуться до них. Я напрягаюсь, сам не понимая, чего хочу больше, чтобы она убрала руку или все-таки запустила пальцы в мою гриву, как раньше начав накручивать мои кудри на свои пальцы. Это слишком сложно, кажется не один из нас не способен решить эту головоломку сейчас. Мы все так же безрассудны, как были тогда в Гарварде, но уже совершенно другие люди. Нас окружает новый мир со своими правилами и законами. Алиса приходит в себя первой, не сильно, но уверенно отодвигая меня от себя, упираясь ладошками в мою грудь.
- А ты все так же умеешь решать за всех, Хант… - я качаю головой и достаю из кармана сигарету. На что я надеялся, когда, поддавшись порыву поцеловал ее? Что мы вот так возьмем и как в каком-то дурном фильме волшебным образом снова будем вместе, выкинем за борт все накопившиеся за это время обиды и недосказанности, выкинем за борт все, что случилось за последние пять лет. Я не строил иллюзий, что Лиса жила монахиней в каком-то английском аббатстве, вполне возможно у нее был парень или жених, какой-нибудь лорд.
читать продолжение: «mirror mirror on the wall, will i stand or will i fall?»

Мне кажется, не столь волнительно попасть в таблицу с лучшим постом, как писать поздравительные слова. Это я сейчас как бы набиваю себе цену, доказывая, что я - ярый ненавистник тостов - иду на такие жертвы только ради тебя.
Ну, а если чуточку серьезней, то я уже давно говорю всем о том, как сильно мне с тобой повезло. Ты не просто нереально талантливый игрок, от одного поста которого у меня появляется столько вдохновления, что сразу хочется заспамить сюжетами, но еще и нереально хороший человек. Друг, который всегда поддержит, который за столько короткое время стал мне настолько близким, что я до сих пор не до конца смирилась с тем, что ты играешь с кем-то еще. Потому что - нет, дружи только со мной! И пусть сейчас в силу объективных причин мы общаемся и играем чуть меньше, чем мне реально хотелось бы, знай: я прижилась на форуме и осталась здесь только благодаря тебе. По сути, и сижу я тут только благодаря тебе. Поэтому пожалуйста, продолжай творить, радовать глаз манипами и писать шикарные посты, каждый из которых достоин оказаться всех. Радовать окружающих чувством юмора и лично меня - очаровательным характером Кита, которому, несмотря на то, что он редкостный засранец, всегда будет прощаться все, стоит только покрепче взять за руку и проводить до дома
Спасибо тебе, что ты есть. И вдвойне спасибо, что есть у меня.   
(с) Алисия

Мария

Бенджамин

Нина

Георгий

Син

Шон

Может, он прав. Настолько прав, что мне не хочется в это верить. Его злость, обличенная в слова, его усталость, его правда - они льются струей холодной воды мне на темечко, от чего в голове зарождается тяжелый, чугунный гул, бьют по мне молотом, вколачивают истину против воли.
Или же я снова обманываю себя, поддавшись странным, новым чувствам, приняв их за то, чем они не являются, и в этом случае нам действительно стоит прекратить этот бессмысленный разговор, который и начинать-то не стоило, и вернуться каждый к своему, к нашим прежним отношениям, окончательно поставив запрет на нахождение в одной постели. не нужно его отпустить сейчас, чтобы не изводить и себя, и его бесплодным ожиданием невозможного. Да он и сам стремится уйти, но я никак не могу принять решение. Я - рохля, размазня, как угодно назовите, но у меня смелости не хватает дать ответ на простой вопрос о том, какой дальше будет наша жизнь. Мне стоит лишь промолчать или выдавить из себя короткое "уходи", чтобы навсегда разбить эту связь, и я уверен, Джастин первым будет строго блюсти дистанцию. А подталкивает меня к этому лишь то, что он до сих пор любит того, другого, а это для меня как ножом по сердцу. Хотя, какое мое право?
И можно ли назвать любовью то, что я ощущаю к нему?
«Denial» Донован

- Ричард, ну какого хрена?
- Спокуха, брат, все путем, - дыхнув на Киллиана адовой смесью перегара, нечищеных зубов и зажаренной химии, Ричи ввалился в кристально чистое пространство корпоративной квартиры своего давнего приятеля. - Друг ты мне, или где? У меня сердце разбито, понимаешь? Се-р-д-це!
Тут стоит, наверное, сделать оговорку: сердце Ричарду разбивали с завидным постоянством и периодичностью в три месяца. Ровно столько его «дамам» требовалось на то, чтобы понять: крепкий семейный быт с ученым построить невозможно в принципе, с финансами у него не все гладко, дома его не бывает, секс редок и не регулярен, про цветы, внимание и конфеты можно позабыть вовсе, а животные, причем любые, от таракана до вымершего миллион лет назад динозавра, ставятся выше самой прекрасной из представительниц женского рода, будь то Анжелина Джоли или Королева Британии. Обычно Киллиану удавалось каким-то таинственным образом предвидеть момент накопления критической массы ричардово пиздеца и раствориться в пространстве – от греха подальше и во имя ясности сознания, но за последние месяцы в его жизни приключилось столько всего «интересного», что он банально забыл про существование друга и проблем, связанных с ним нервущейся красной нитью. И вот она – расплата.
«It's an SOS» Киллиан

Всё в мире подчиняются закону короткого сообщения, и вот нам уже не нужны длинные предложения: у облаков есть язык, ты раскрываешь зонт, затягиваешь дождевик на заклепках, вытаскиваешь галоши, говоришь - здрасте и выходишь из поля зрения. У других слова четче или негромкие: стой, садись, ешь, слушай, молчи, не запоминай. Если ты не знаешь языка, то как ты узнаешь своевременность бессистемных знаков?
У всего есть смысл, есть память и есть история. Чарли снимает перчатки, чтобы дотронуться: в свежевырытой земле лежат надувные шарики - синие, желтые. Когда ты судья, присяжный и палач, воспринимай искусство сквозь призму ассоциаций и будь осторожен (доедай кашу, не бери в рот грязное): то, что мы видим, не обязательно то, что подразумевалось в самом начале.
Когда заканчивается рама, впадаешь в зеркало. В полночь шторм передвинул тарелки, задул свечу: у обручального кольца есть своя магия. У полыни - крапивный цвет, горький запах, рождественская тоска (бронсон пьёт не разбавляя - из сенного мешка не утаить ни шила, ни штыка). Распевать песни упавшим выпадет той, что осталась в стекольной раме - прикрывала грудь после первого секса да на дне кастрюли выскребала жемчуг, пока побитый морозом вереск не сказал постой.
«dresses are white, roses are red» Чарли

Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы ты был чуть более милым со мной. Чуть более обходительным что ли… Безо всех этих нервных выпадов в мой адрес, когда непонятно то ли шутишь ты, то ли пытаешься таким образом задеть, демонстрируя свое шовинистское отношение из разряда «я мужчина, значит, я лучше и умнее». Хотя, с другой стороны, как часто я видела хорошее отношение в свой адрес? С детства я привыкла к тычкам и затрещинам, к тому, что со мной обращались как с вещью. Годы моего взросления не были безоблачными, и еще тогда я узнала, какими скотами могут быть мужчины. И, наверно, именно тогда в моем сознании и укоренилась мысль о том, что с сильными мира сего следует поступать точно так же, как они поступали с теми, кого считали слабее себя. Вот только в моем случае ни дядюшка, который твердо верил, что я никогда не смогу дать ему отпор, ни мои будущие, а ныне уже прошлые мужья, видящие во мне лишь красивую игрушку, не догадывались, что именно они были пешками на моей шахматной доске. И я рубила головы безжалостно и беспринципно. Выбирала себе жертву, хотя они думали, что это они выбирают меня, и играла с ней в «кошки-мышки» до тех пор, пока она мне не надоедала. Теперь моей жертвой был ты. И пока что я позволяла тебе чувствовать свою власть надо мной, играя роль беззащитной и слабой. Но не настолько, чтобы не реагировать на твои слова, вскользь брошенные в мой адрес.
«Разрушь меня...» Аурика

Удивленно вскинутая бровь, маленький глоток животворящего и пищеводосжигающего напитка и немного заторможенная реакция на радостные новости. Если бы с подобным заявлением в его квартиру ворвалась Рита, Маркус бы не поленился сдержанно улыбнуться, распустить объятья и, возможно, искренне порадоваться за кузину и самого себя — как минимум, настойчивое регулярное капанье на мозги и высасывания денежных средств на благое дело в одно мгновение свалились бы на плечи очаровательного — Марк не сомневается, для такой роли Рита бы подыскала себе идеального принца, — счастливчика.
Но Киллиан…
Марк пытается беззвучно взять побольше воздуха, но кислород застревает где-то в горле, не желая пробивать внутрь, сквозь трохею и бронхи — он слишком опешит от лаконичного известия, в котором ему — Крамеру — придется принимать непосредственную роль.
Киллиан — одинокий лис, предпочитающий растворяться в окружающем мире, черпая энергию от своей независимости и полной самостоятельности; каждый звук, запах — даже едва колеблющееся в мерцаниях лампочка — демонстрирует насколько силен дух Макбрайда, стоит лишь ему зайти в комнату.
«Toxic» Маркус

Небрежный взмах руки из-за потёртой спинки зелёного кресла— и рядовой Чемберс застывает в дверях, словно истукан, в то время как Линкольн Грейвс продолжает выпускать пепельные клубы дыма, не отказывая себе в слабости положить ноги на узкий подоконник и насладиться несколькими минутами долгожданного спокойствия и единения с мыслями, что роятся в голове подобно стайке испуганных пичуг. Военное звание обязывает вытягивается по струнке перед более высокими чинами, но, к счастью, подполковник редко удостаивается подобной участи. Чего нельзя сказать о Чемберсе, в ожидании неловко переминающемся с ноги на ногу. Грейвс переводит взгляд в мутное зеркало на стене, у которого давно отбит край, а поверхность покрыта тонкими царапинами. Одному дьяволу известно, в каких передрягах оно побывало. Пуговицы формы Чемберса застёгнуты не до конца; рукав не то испачкан, не то зияет небольшой дырой, образованной неловким движением возле острого гвоздя в стене. Линкольн усмехнулся: уверенность в неначищенных до блеска сапогах рядового укреплялась всё больше с каждым новым завитком дыма, который поднимался из набитой табаком трубки. Чемберс не был эталоном солдата, что неукоснительно соблюдал устав и старался выглядеть соответствующе. В отличие от него, подполковника Линкольна Грейвса, носившего звание с гордостью, подчёркивая это внешним видом с иголочки и уважительным тоном, в котором всегда слышались стальные нотки. Что поделать: не всем дано быть великими, а удел слабых духом — преклоняться перед этим самым величием.
«we might be dead by tomorrow» Честер

The Sound of Silence

Лучшая игра недели

Вы когда-нибудь просыпались посреди ночи, пытаясь вспомнить из-за чего это произошло, когда сердце колотиться так, как будто пытаясь вырваться из груди наружу? Признаюсь честно, для меня это было впервые. Обычно, совесть не мучила меня кошмарами, можно так сказать, что это компенсировалось встречаемыми на пути демонами, призраками и теми непонятными порождениями Примали, что встретили меня в Приюте Мойры. На этом я думал, все мои путешествия по кошмарам, заканчивались.
Башню заливал свет солнца, кажется, проспал я не так много, завалившись в кровать перед рассветом, ровно в тот момент, когда можно уловить его приход. Тени отступали перед границей накатывающего света. Красиво – да, но совершенно бесполезно для того, кто живет большую часть времени по ночам. Сейчас же, из башни открывался вид, на проснувшийся Город. И если ночами казалось, что грязи тут навалом, то днем. Ну, она еще блестела в лучах. В общем, картина малоприятная. Бедняки сидели у краев улиц, прося подати и незаметно умыкивали у зевак кошельки или что-то ценное. Я усмехнулся, вспоминая себя в те годы. Долгое время мне везло, прежде чем в один прекрасный день не поймали Хранители. Теперь же это больше напоминало Легенды прошлого. Мало кто помнил, каким Город был еще десяток лет назад. А мы с Бассо не особо любили и вспоминать. Нам остались только птица, да имена.
— А, Гаррет! – это было сказано с удивлением. Ну да, обычно так рано моя скромная персона никуда не выбиралась. Пришлось отказаться от большей части снаряжения, оставляя только сапоги, штаны, рубаху да плащ, который скрывал лицо. Меч, висящий на поясе тоже присутствовал, но скорее всего был не нужен, потому что если кто-то захочет меня ограбить, то будет пойман за руку. Да и когда в последний раз кто-то вообще замечал Хранителя, идущего в толпе? Давно это было, очень давно.
Аллан

Лайфстрим. Поток жизненной силы. Сефирот совершенно не помнил тот момент, когда попал в этот поток. Не теплый и не холодный, он приятно окутывал тело, путался в волосах, проскальзывал меж пальцев.
Сефирот наблюдал за плавными потоками, чувствуя невероятное успокоение, гармонию внутри себя. Хотелось закрыть глаза и совсем раствориться в ласкающем воплощении жизни, забыться… Распасться на сотни маленьких частиц и плыть куда – то дальше, ни о чем больше не тревожась. Без боли. Без мыслей. Без чувств.
Только спокойствие. Безмятежность.  Это ведь так соблазнительно быть частью и одновременно – сразу всем. Быть ничем – но и сразу во всем.
Воин закрыл глаза, раскинул руки в стороны, глубоко вдохнув, чувствуя, как по телу мягкими волнами распространяется тепло, как поток ласкает кожу, подобно материнским прикосновениям. И все существо шептало об одном – поддаться безмятежности. Не оказывать сопротивления и просто – сдаться.
Да, именно осознание того, что придется сдаться, заставило Сефирота открыть глаза, чуть нахмурить брови.
Сдаться? Перестать быть собой? Отречься от идей и целей?
- Ну уж нет. – Произнес сереброволосый, сжимая руки в кулаки.  Великий воин, гордый боец, достигающий своей цели – он не привык сдаваться и минутная слабость, навеянная потоком никак не могла сломить его воли. Сефирот четко решил для себя выбраться из этой безмятежной неги. «Мне еще слишком рано распадаться на части, я не хочу быть ничем!»
Он сделал попытку встать, но поток затягивал в себя глубже, засасывал, подобно болотной трясине. «Я не сдамся!» - била по вискам мысль, предавая Сефироту сил пробиваться дальше сквозь ставший таким плотным поток.
- Мне надо выбраться!
Сефирот сам не узнал свой собственный голос сейчас, тихий, он словно доносился откуда – то издалека.
Дитрих

Death Becomes Her

Сбегать до маркета? Она, разве, не соображает, что сейчас он добежит хорошо если снова до ведра, и то, в случае, если успеет? Конечно, Мэд считал Медею девушкой разумной, но даже ее логическое мышление изредка давало сбой. И он даже хотел было объяснить ей, что... он попытается это сделать обязательно, как только ему полегчает, но если она настаивает прямо сейчас... Впрочем, в какой-то момент до него начало доходить, что под подобным предложением может скрываться этот проклятый неуловимый юмор, который ранее Мэдок еще пытался различить за главным идентификатором - смехом, но Сфорца выводила его на новый уровень, когда ни единый мускул на ее лице не дрогнул, чтобы развеять все сомнения смертельно больного человека, что старался самостоятельно взобраться на ноги, хотя бы по голове то и дело пролетала мысль доползти до кровати. И что же ее так забавляло вводить парня в глубокую задумчивость? И если бы только ее... Если вы думаете, что купальник был единственным, что он на вышеописанный момент проспорил кодле - ошибаетесь, был и еще один эпизод. Тогда, правда, загадывала Кейт, и все разочарованно было вздохнули, не представляя, что в этом может быть чересчур забавного, лучше бы послали его лубриканты со страпонами покупать, но Берк их не разочаровал. Надо так надо - его даже спецом подвели к салону красоты, поскольку изначально мужчина не подозревал, куда обратиться, чтобы приобрести день спа-процедур с шоколадным и арбузным обертыванием и тайским массажем. Возможно, если бы он услышал вдогонку пролетевший шепот: "Может, все-таки сказать ему, что это была шутка?..", то все бы обернулось несколько иначе, но шайка была беспощадна и шанса избавиться от дальнейших неловкостей Мэду не предоставила. Запутавшемуся и позабывшему все на свете за расспросами администратора, он уже не знал, куда деваться и что думать, отыскав только единственный вариант поскорее от всего этого избавиться - соглашаться со всем, что девушка ему говорила.
Мэд

Медея вновь посмотрела на Берка, будто тот изволил пошутить, а она вновь влезла в его непонимающую шкуру и не могла с первого раза распознать эти зачатки юмора в его беспокойстве, но нет, беспокойство вкупе с умирающим видом, когда уже можно было и панихиду заказывать, если удастся отыскать кодлу этого парня, было неподдельным. – Брось, в твоем состоянии ты не смог бы мне навредить, даже если бы захотел… Тут скорее сам бы побоялся, что я положением воспользуюсь, а? – Загадочно подмигнув, девушка в непритворной ласке провела ладонью по груди парня, на деле же проверяя, не показалось ли ей, что одежда на том была настолько сырой, будто он пробежал тридцатикилометровый марафон. И нет, не показалось. Сложно было вообще поверить в подобный обман зрения, когда дрожь, что сковала друга в мелкую сеть судорог, едва не расшатывала вместе с ним пусть и старую, но довольно прочную кровать. И что прикажете делать ей? Играть в доктора или лучше вызвать настоящую бригаду, способную оказать квалифицированную помощь? Хотя постойте, да-да, кажется, она ведь доктором и была… - Я шучу, расслабься. Мертвого сейчас поднять было бы проще. – А то ведь еще поверит, начнет читать ей лекции о моральных устоях и о своей новой пассии, которая верит, любит и ждет, а ты, милая, изволь привести рыцаря в чувство, чтобы тот явился под окна принцессы при полном параде и желательно без похмелья. Хотя тут, мне кажется, попахивает уже отравлением… Боги, ну только мужика с температурой мне для полного счастья не хватало.
Ничего не оставалось делать, кроме как взять себя в руки. Да, подрагивающие, ведь прошедшая ночь не прошла для нее даром, но те хотя бы были не сломаны и могли самостоятельно свою хозяйку одеть, раздеть и накормить. Первым пунктом она и занялась, следуя принципу «надеть маску на себя, потом на ребенка», ребенка благо тут не было, но вот больной мужчина, что скрипом челюсти выдал нечто похожее на «Нормально все», был ничуть не лучше.
Медея

L'ete indien

Почему так происходило всегда? Едва он что-то держал в руках, у него это сразу же отбирали. Едва в глазах Марии он смог увидеть что-то помимо боли и пустоты, смог вылезти из панциря и поверить в ее искренние слова, она выносила приговор и вонзала острый клинок в его сердце. Она знала... знала его самые сильные страхи, иначе откуда появилась эта мысль уйти. Она должна знать, что самое ужасное, что не сможет вынести Бен - это ее уход. Потерять ее вновь, так и не обретя до конца. Мария могла говорить, что это временно, что она обязательно вернется, что так будет лучше... но он-то чувствовал, что это не так. Она не вернется. Время растянется на недели, месяцы, а может быть и годы. Будет лучше... возможно, для нее. Она сможет жить без боли, без зверя, без постоянных мыслей, что монстр может вернуться и нанести свой удар. Она сможет спать, не запирая дверь. Так было в самом начале, когда Бен нашел девушку и привел домой. Замков на двери не было, но она подставляла спинку кресла к ручке, чтобы в случае чего знать, что враг рядом. Он был самым худшим ее врагом. Не нашлось иного решения, чем уход.
Он сжимал девушку в своих руках, чувствовал, как она дрожит, но это было не от холода, от тех его слов, которые ранили слишком глубоко. Пальцы замерли на ее щеках, проводя подушечками по нежной коже. Когда в последний раз он так прикасался к ней? Это было вечность назад, в этой самой комнате, когда они только приехали. Но сегодня многое было иначе. Бен прикасался к ней с таким отчаяньем, будто через секунду Мария могла раствориться в воздухе. Взгляд застыл в ее глазах. Наверное, так могло быть. Ее решимость уйти была непоколебима. Она всегда была так упряма. Бен возненавидел эту упрямость.
- Да, я был... - ему с трудом воспоминания те месяцы. Он помнил их как будто это было всего лишь вчера. Просто невыносимо больно было вспоминать то, как Мария отказывалась жить.
Бенджамин

Бен никогда не выставлял напоказ свою боль. Прятал все в себе. Боялся проявить слабость или она была слишком ослеплена болью и обидой, чтобы заметить? Прошлое сделало все, чтобы они никогда не встретились вне страха и отчаянья. Они обречены сталкиваться защитными панцирями и отлетать в дальние углы, наподобие бильярдных шаров. Никто не знал, как снять проклятье. У них не осталось шансов восстановить оборванные связи. Сегодняшний скандал наделал много бед. Вытащил на поверхность обиду и грязь. В ушах продолжало звучать ранящее эхо. Мария не видела иного выхода, кроме ухода. Девушке всегда было неуютно в роли содержанки. Каждый раз, когда Бен приносил новый пакет с одеждой или новое пальто, которого ей не хватало для дождливой погоды или для слишком ветряной, Ри не знала, как реагировать. Прежние отношения с монстром приучили к равнодушию с его стороны.  Зверь в человеческом обличии мало интересовался ее теплом, комфортом и здоровьем в целом. Это было больно, но понятно. Новый Бен действовал с точностью наоборот. Падал из крайности в крайность. Незаметно проделал дистанцию от безразличия к маниакальной озабоченности всем, что касалось «него Марии». Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Ирландку не оставляло чувство, что придет день, когда ей выставят счет за все подаренные блага. Больше всего она боялась услышать упреки из уст Бена. Сегодня ее страхи материализовались. Он, как заведенный, твердил одно и тоже. Делал акцент на ее «непомерных запросах». Ей всего было мало. Она бесилась из-за страха потерять комфорт. Он говорил еще… еще… еще… Закреплял полученный результат. Видел по ссутулившейся фигуре, что попадает точно в цель. Долго не мог остановиться. Как же хотелось убежать от этого, но у нее не было средств на обратную дорогу в Нью-Йорк. Каждая нитка на теле девушки куплена монстром. Он оплачивал счета, покупал еду.
Мария

Everything that rises must converge

Чёрч сидел на руках послушно, хотя носик, чёрный и влажный, то и дело норовил принюхаться к странным запахам старого дома. Щенку было интересно, что они делают в этом месте, но ещё он хотел кушать и спать, и спать – больше. Хозяева явно были чем-то обеспокоены, но он был слишком мал, чтобы думать о том, почему его люди выглядят такими встревоженными. Когда Рокки опустил Чёрча нечто похожее на пуф у окна, тот зевнул, поёрзал и устроился поудобнее, чтобы проспать до утра. Мун даже позавидовал тому, с какой лёгкостью вырубился Чёрч. Вряд ли он сам сможет уснуть также просто, как сделал это щен. Он не чувствовал себя спокойно, наоборот, весь он был напряжён: ему не нравилась эта бабка, не нравились житель Маустрэпа, не нравился сам город.
Он огляделся. Комната была куда уютнее той конуры, в которой он вырос, и только поэтому настроение Рокки чуть приподнялось, пусть недостаточно для того, чтобы оптимистично смотреть в будущее. Кожанка начала уже надоедать, поэтому он облегчённо выдохнул, снимая её и равнодушно сбрасывая около кровати, не приученный к тому, чтобы наводить порядок.
Пока Эндж исследовал кровать, Рокс заглянул в шкаф и разочарованно выдохнул – пустые полки, несколько вешалок с деревянными плечиками, но больше ничего. А он-то раскатал губу, что тут осталось что-то интересное. Может, старуха хранила тут нечто необычное… хотя, конечно, хорошо, что там не было её панталон или нижних юбок. Захлопнув дверцу шкафа, Мун почесал живот и понял, что он весь пропитан едким потом, пылью и табачной вонью. Нестерпимо захотелось помыться, но вряд ли там есть вода, а голос рыжего подтвердил его опасения. Да что это за дыра, где вода включается по расписанию?! И это – их отпуск, устроенный вдали от Карреры и Большого яблока. Вместо того, чтобы трахаться, вкусно жрать и, может, убивать ради удовольствия, они в какой-то сраной дыре ради какого-то выблядка и мамаши, которая не могла держать ноги сдвинутыми. 
Рокки

Крохотные струйки ледяной воды текли по коже, выжатые из плотной махровой тряпицы в руке Рокки, осторожно и бережно скользящей по телу Энджела. Он прикрыл глаза, откидывая голову назад под тяжестью копны волос, липнущих к влажной, но теперь уже чистой спине. Мышцы непроизвольно сокращались, стянутые сладкой дрожью лёгкого озноба - капли стремительно высыхали в полуночной духоте, оставляя ощущение схожее с тем, что возникает от тающего эфира.
Чувство чистоты было освежающе-приятным, и хотя Энджел предпочёл бы полноценный душ, это было лучше, чем ничего. С тихим вздохом он развёл колени, позволив ладони любовника скользнуть между липких бёдер, к усталости теперь примешивалось едва ощутимое на грани сонного сознания возбуждение, странно-будоражащее пощипывание нервов. Прикусив губу, Энджел коснулся кончиками пальцев щеки Рокки, провёл вниз до подбородка, ухватывая за него цепко, притягивая любовника к себе для поцелуя, вынуждая прервать своё занятие.
- Спасибо. Давай теперь я тебя помою.
Предложил он, пропуская мимо ушей вопрос в духе русской классической литературы (Энджел не был уверен, что Рокки знаком с творчеством Достоевского, и потому вряд ли это была изысканная шутка). Поднявшись с постели, он толкнул на покрывало Рокки, помогая ему избавиться от остатков одежды, взял свежий полотенец, первый, намокший и посеревший от собранной с его собственной кожи пыли, отбросив просушиваться.
Он начал с плеч и спины, стирая пот и грязь, освежая, сложенный в четверо клочок ткани был больше ладони Энджела и постепенно нагревался от его тепла, хотя в первые секунды после погружения в воду был почти ледяным (костяшки пальцев Энджела покраснели от холода). Наклоняясь вперёд, чтобы провести рукой по лопаткам вниз, до самой поясницы, Энджел ощущал на своей голой груди дыхание Рокки, что отзывалось покалывание в напрягшихся сосках. Некоторое время в комнате раздавался лишь стрекот насекомых, тихое ворчание и сопение спящего щенка.
Энджел

невеста насилия

Часы на тумбочке показывали четверть второго, а Маринка Никитина по-прежнему сидела на застеленной кровати при полном параде, обняв колени и уставившись сухими злыми глазами в темноту. Вечером она поцапалась с матерью, и та, разозлившись, запретила ей выходить из квартиры, отобрала и где-то спрятала ключи, а сама легла спать. Они жили вдвоём, отца Марина почти не помнила – ей было три, когда родители развелись.
Антонина Ивановна, выросшая в детдоме, воспитывала дочь в строгости, но это помогло мало, и пятнадцатилетняя Марина уже зажималась по углам с взрослым племянником их соседки по лестничной клетке, месяц назад вернувшимся из армии. Как-то раз застав их вместе, Антонина молча выставила ошалевшего парня за дверь, принесла из спальни мужнин ремень и от души выпорола дочь. Маринкины вопли слышал, наверное, весь подъезд, и еще с неделю она провела под домашним арестом, лежа на кровати на животе. Мать надеялась, что одного раза будет достаточно, но не тут-то было: отлежавшись, Маринка как с цепи сорвалась и ринулась менять ухажёров. Поначалу Антонина  еще пыталась её удерживать, запирала дома и грозилась навсегда отключить домашний телефон, но потом поняла, что горбатого могила исправит, и махнула на непутёвую рукой.
Время от времени на неё, что называется, находило: она плакала, называла дочь бандитской подстилкой, обещала побрить налысо, чтобы та не могла показаться людям на глаза, но дальше угроз и оскорблений обычно не заходило. Маринка вполуха слушала родительские истерики, лениво огрызалась, а сама прикидывала, как незаметно слинять из дома на хату к Климу, с которым её познакомил бывший любовник. Её не обижало, что Егор относится к ней как к проститутке и делит с друзьями – от этого мужчины она готова была стерпеть что угодно. Она надеялась, что Клим в конце концов оценит такую преданность и безотказность влюблённой в него Марины и захочет навсегда оставить её при себе. Пределом её мечтаний было, разумеется, замужество.
Георгий

Сегодня Нина не пошла в школу. Там они с мамой принесли справку, что девочке надо поехать в санаторий на лечение, примерно на месяц. Надавали кучу заданий, чтобы потом, по приезду Нина смогла быть допущена до экзаменов. Сложив в рюкзак пару книг, блокноты для рисования (ей очень нравилось выводить всякие символы, не имеющие смысла), отец привез из магазина вышивку. Для увлечения все готово, остались чемодан. Но тут перехватила мама, сказав, что надо сходить в магазин:
- В поезде ехать три дня. Не набегаемся на станцию.
Набросив легкое пальто, на распущенные волосы Нина надела беретку, которую связала сама еще на уроках труда, и с волнением в груди побежала в ближайший магазин. Вечер быстро надвигался на город. Кое на каких улицах уже зажигались фонари над подъездами, на лавочках сидели бабушки и дедушки, прогуливаясь перед сном. А в парке, через который Нина решила вернуться домой, еще играли дети, мамы болтали, присматривая за ними. Она расставалась со своим городом, ненадолго. Это и вызывало грусть, но она увидит свою тетю – тоже приятное событие.
В киоске, торговавшем книгами, девушка провела много времени, засмотревшись на новинки ее любимого автора. Но тут ей показалось, что на нее смотрят. Сделав шаг в сторону, она увидела, что напротив, возле дерева стоял молодой мужчина, не сводя глаз с этого киоска, а потом перевел взгляд и она столкнулась с его черными глазами. Нину пробрал озноб.
- Привидится же такое, - прошептала и взяв пару книг, вышла на улицу. – Ой, - книги вылетели из рук, и Воробьева поднимает взгляд. – ппппроститеее.
Что ее больше напугало – повязка на глазу у мужчины или его цепкий взор. Он, молча, посмотрел на нее и пошел дальше, засунув руки в карман. Возле дерева никого не было. Нина быстрым шагом пошла домой, а во дворе и вовсе припустилась бежать, словно ее нагоняло нечто страшное. Ждать лифт не было сил, и лестницу Нина пропорхнула, вваливаясь в квартиру. Сердце готово было выпрыгнуть.
Нина

Дамиан
посмотреть

Нейтан
посмотреть

Влад
посмотреть

Ада
посмотреть

Маркус
посмотреть

Вероника
посмотреть